Ник
Вот и всё. Конец. Смерть. Будет больно, но это недолго, надо только потерпеть, а потом — всё. Темнота. Тишина. Так уже было. Получается, один раз я уже умер? Умер, опять родился, и сейчас снова умру. Наташку жалко. Хала этого. И себя.
И всех.
Жизнь кончилась. А она была вообще? Ну, была, конечно. Родился, потом садик, школа. С отцом по воскресеньям в цирк ходили. Мама на Новый год торт «Муравейник» пекла. Каникулы. Июнь. Окрошка, запах свежепорезанной зелени и кваса. Мороженное. Кола. Чипсы.
Господи, одна жратва на ум лезет! Что еще-то было? Пятый класс, секция во Дворце спорта. Первый раз взял в руки лук. Тренер, Кабан Кабаныч, сказал — хорошо. Стрелять нравилось. На соревнования ездили. Ночью в гостинице девчонок пастой ходили мазать. Кабаныч всех запалил, заставил отжиматься.
Девятый класс, школьный вечер. Я Настю на танец пригласил. У нее талия упругая такая была, как будто из резины. А потом Генка Штырь с пацанами наваляли мне за школой — она ему тоже нра shy;вилась.
Дальше, дальше!
ЕГЭ, выпускной… Напился первый раз, блевал на школьном крыльце. Стыдно? Не, ни капельки не стыдно. Наплевать! А вот когда не поступил — было стыдно. Не прошел по конкурсу. И денег на платное у родителей не нашлось. Не заработали. Всю жизнь работали, а только на еду и хватало. Отец крутился, как пропеллер — там подработает, тут подкалымит…
Они хорошие, добрые. Просто не в то время родились. Им бы Енисей перегораживать, города в тайге строить. А в наше время важнее уметь купить за сто, продать за двести, договориться, нужные знакомства завести.
Вернулся домой, валял дурака. Потом достало все — пошел работать. Продавцом-консультантом в салоне мебели, мать устроила по блату. Каждый вечер с пацанами на лавочке возле гаражей. Пиво, травка… Лук бросил. Кабаныч домой приходил, кулаком стучал по столу. Мать плакала.
А Настя поступила. Иркутский университет, Сибирско-американский факультет менеджмента. Я удивился, когда узнал — что за нах? Оказалось, бизнес-элиту готовят. Настя — бизнес-элита. Смешно. Только у нас с ней что-то замутилось — повестка в армию. Полтора косаря баксов, чтобы отмазаться. Не собрали. Поехал топтать сапоги. Месяц в учебке под Ангарском, полгода в Улан-Удэ, поселок Восточный, дослуживал почти дома — в Шелехове. «Войска связи — по уши в грязи». Настя три раза приезжала. Дождалась. Пацаны со двора смеялись — бывает же! Дембельнулся, в секцию обратно начал ходить — в армейке сильно по луку тосковал. А Кабаныч умер. Инфаркт. На похороны все его ученики пришли, кто рядом был. Тысяча с лишним человек. Сторож на кладбище спросил: «Авторитета, что ли, хоронят?»
Предложение Насте сделал. Она сказала, что подумает. Это потому, что у нее уже этот летчик был. Он не летчик на самом деле, а бизнесмен какой-то, свой самолет имел, спортивный. Настю на нем катал. Докатались они до загса. Вот тут стыдно: напился, ломился в ресторан, где свадьба гуляла, хотел летчику в морду дать. Разбил витрину, стекло толстое, наискосок раскололось. Сухожилие на правой руке повредил. Хрен с ней, с Настей. Но вот спорт… Прощай, лук.
Что потом? Все просто — поступил на заочку в Омский физкультурный институт, работал. Когда доучился — пошел к директору Дворца спорта, попросился на место Кабаныча.
Всё.
Совсем всё.
Вроде много чего было. А вроде и не было ничего.
И уже не будет…
Медведи обычно нападают, поднявшись на задние лапы, а затем всем своим весом обрушиваются на добычу, ломая ей кости. Если бы Ник, Эн и Хал стояли, всё так бы и случилось, но поскольку люди ворочались на земле, хищница бросилась к ним на четырех лапах.
Двумя огромными прыжками она покрывает разделяющее их расстояние. Эн кричит, Хал выплевывает в оскаленную пасть зверя короткое ругательство, Ник пытается прикрыть собой девушку…
Оглушающий рев бьет по ушам, раскатывается над всем поселком Большие Клыки. В нем столько первобытной мощи, столько вызова и злобы, что медведица замирает на месте и медленно, недовольно поворачивает тяжелую голову, словно пытаясь разглядеть — кто осмелился бросить ей вызов?
Между стволами деревьев что-то мелькает, и в следующую секунду на поле битвы появляется новое действующее лицо, новый боец, новый хищник.
Тесно сбившись вместе, друзья с изумлением и страхом разглядывают невиданного зверя. Длинное, мощное тело, покрытое густой шерстью песчаного цвета, еле различимые темные полосы, идущие от хребта к брюху, почти белая, очень короткая взлохмаченная грива — и огромная квадратная морда, похожая сразу и на львиную и на тигриную.
Зверь покачивается на напружиненных лапах, злобно хлещет себя по бокам длинным хвостом, снова ревет. Медведица отвечает низким ворчанием и медленно разворачивается к противнику. Она теперь все делает медленно, точно напоказ — вот, мол, какая я неуклюжая, неповоротливая…
— Кто… это? — тыча испачканным в земле пальцем в тигрольва, сипит Хал, тараща глаза.
— Валим! — выдыхает Ник, судорожно отдирая от себя вцепившуюся в него мертвой хваткой Эн. — Валим отсюда! Быстро!
Оскалив длинные желтые клыки, тигролев с места, без подготовки прыгает на медведицу. Прыжок великолепен. Ник видит его словно в замедленной съемке: вот хищник взвивается в воздух, мощно отталкиваясь от земли задними лапами, вот на передних появляются загнутые смертоносные когти, вот он уже почти над сжавшейся, испуганной медведицей, и кажется, уже ничто не спасет ее от неминуемой смерти…
Доля секунды — и внутри медведицы словно распрямляется туго сжатая пружина. Мгновенно вскинувшись, хищница поднимается на задние лапы, приглашающе раскрывает смертельные объятия. Тигролев врезается в нее, вонзает когти в густую шерсть, но тут же получает два могучих удара и катится по земле, сминая гибкие стебли лебеды. Отлетев на пару метров, он по-кошачьи изворачивается, встает на лапы и вновь бросается на врага.
Что было дальше, друзья не видят. Вскочив, они вихрем проносятся через сад, единым духом, обдирая руки, перемахивают через калитку и со всех ног бегут, петляя между стволами деревьев, растущих на Садовой улице.
Они бегут, пока хватает дыхания. Без дороги, через кусты сирени, через заросшие травяной дурниной дворы, по узким проездам между домами, а потом — по городским улицам, мимо мертвых домов и машин.
Их гонит вперед даже не страх — животный ужас, первобытная, генетическая боязнь быть убитыми и съеденными. В этот момент они — не люди, не хомо сапиенсы, они превратились в диких зверей, спасающихся от хищника.
— Всё-ё, не могу больше! — стонет Эн и без сил валится в траву возле покрытой трещинами стены торгового комплекса.
Ник пытается удержать девушку, но теряет равновесие и падает на колени, часто дыша открытым ртом. Рядом, как подкошенный, рушится на землю Хал.
— Оторвались, вроде, — сипит он. — Во, блин, фигня какая…