— Пять минут на отдых — и возвращаемся в Цирк, — объявляет Ник.
Некоторое время они лежат в тишине, смотрят в белесое небо и прислушиваются к треску кузнечиков.
— Самолеты не летают, — шепчет наконец Хал.
— У меня подошва почти оторвалась у кроссовки, — жалуется Эн. — Еле держится. А вроде выглядела, как новая…
— На, проволокой примотай. — Ник достает из кармана небольшой моточек медного провода, протягивает девушке. — В Цирке чего-нибудь подберем по размеру.
Общине, обосновавшейся в здании Цирка, в известном смысле повезло: неподалеку находился казанский ЦУМ, огромный двухэтажный торговый комплекс, не пострадавший от пожаров, уничтоживших едва ли не треть зданий в городе.
Многочисленные магазины и магазинчики ЦУМа, а главное — складские помещения, дали людям возможность разжиться множеством полезных и необходимых вещей. И если продукты, большая часть одежды, обуви и железные предметы пришли в негодность, то нержавеющая и стеклянная посуда, ножи, инструменты, пластик, синтетика, разнообразное туристическое снаряжение сохранились отлично.
Конечно, ЦУМ привлек к себе внимание людей и из других общин. Горожане, обосновавшиеся в здании Колхозного рынка, регулярно отправляли поисковые партии, чтобы пополнить свои запасы или отыскать в темных складских терминалах необходимые вещи. Дело дошло до прямых столкновений, и только вмешательство Бабая и главы «рыночных» Демьянова решило конфликт мирным путем.
Общины честно поделили сферы интересов, организовали что-то вроде меновой торговли: вы нам — крючки и лески, мы вам — саморезы и отвертки.
Самую большую ценность — сохранившуюся одежду и обувь — поделили по-братски, исходя из количества людей в каждой общине. Резиновые сапоги и зимние ботинки крепкий хозяйственник Бабай объявил неприкосновенным запасом, а для повседневной носки выдавал общинникам «условно годные» вещи: более-менее крепкие спортивные костюмы, куртки, штаны, кеды, кроссовки. Ник, Эн и Хал благодаря стараниям Бабая щеголяли в фирменных «адидасах», но, судя по всему, жить их спортивным костюмам осталось недолго.
В плане продуктов большие надежды все возлагали на огромный супермаркет «Бахетле», располагавшийся на первом этаже ЦУМа. Там надеялись отыскать еду, много еды. Понятное дело, речь шла только о консервах. Все остальное — крупы, муку, макароны, печенье, колбасы, сыры, мясо, молоко и молочные продукты — уничтожили грызуны, насекомые и безжалостное время.
Но надеждам не суждено было сбыться. Большинство металлических банок с мясом и рыбой вздулись, в стеклянной таре вместо компотов и солений колыхалась мутная жижа. Проверку временем прошли только изготовленные еще по советским ГОСТам в Белоруссии тушенка и сгущенка. Причем сгущенка превратилась в некое подобие сладкого плавленого сыра, а от тушенки у добровольцев, в числе которых оказался Хал, крутило животы. И тем не менее это была еда, хотя запасы ее в «Бахетле» оказались ограниченными.
Призрак голода встал над общиной во весь рост, и Бабай вторые сутки ломал голову над тем, где добыть продовольствия. Переговоры с «рыночными» и общинами, обосновавшимися в Речном порту и на железнодорожном вокзале, ни к чему не привели — у соседей была такая же плачевная ситуация. «Портовики», правда, подсказали Бабаю хорошую идею насчет рыбной ловли, и он наряду с поисковыми отрядами отправил бригаду из десяти человек на Волгу, но не ждал от этой затеи большого успеха.
Дело в том, что с рекой, некогда раскинувшейся на несколько километров, произошла странная метаморфоза — Волга сузилась, отступила от города, ушла под далекий правый берег, а все ее бывшее русло заросло ивами, камышами, осокой, превратившись в сырую болотину, над которой роились мириады комаров и мошек…
Обо всем этом Ник успевает подумать в оставшиеся минуты отдыха. Часов ни у него, ни у других общинников нет, и отведенную на «перекур» пятиминутку он засекает на глаз. Когда время, по мнению Ника, заканчивается, он с трудом поднимается на ноги.
— Ну, всё, пошли.
— Еще немножечко! — просит Эн, не открывая глаз.
— Надо идти. Может, удастся хоть по магазинам пошарить на обратном пути. — Ник нагибается, подает девушке руку. — Вставай!
— Эх, блин! — с горечью произносит Хал. — Зуб даю — ни фига мы там не найдем…
Человеческое тело они замечают в самый последний момент, едва не наступив на него. Мужчина в зеленой строительной робе лежит возле покосившегося скелета автобусной остановки. На спине зияют две жуткие раны, земля вокруг буквально пропитана кровью. Отблески закатного солнца играют в темной лужице.
— Блин, башки-то нет! — хрипло вскрикивает Хал, к которому возвращается голос. — Ё-ё, вон она! Кышь! Пошла!
Серая ворона, недовольно каркнув, тяжело взлетает и исчезает за деревьями. Ник подходит к отрубленной человеческой голове, сглатывает комок в горле.
— Ой, мамочки! — всхлипывает Эн, зажимает ладонью рот и тут же отворачивается. — Я не буду смотреть! Я не буду смотреть! Я не бу-ду смо-треть!
Взяв девушку за узкое запястье, Ник ведет ее за собой, по широкой дуге обходя останки того, кто совсем недавно был живым человеком. Хал задерживается. Заинтересованно присев на корточки возле трупа, он внимательно оглядывает его, трогает, макает пальцы в кровавую лужу, осматривает голову с выклеванными глазами и лишь затем устремляется следом за остальными.
— Кровь уже свернулась, блин, — сообщает он друзьям, догнав их возле магазина с обрушившейся крышей. — В спину били. Два раза, блин. Чем-то тяжелым и острым. Потом башку отрубили. Губ нет, языка нет…
— Хватит! — истерично вскрикивает Эн. — Замолчи!
— А чё? — ухмыляется Хал. — Как было, блин, так и говорю.
— Ты что, эксперт? Патологоанатом? — недовольно прищуривается Ник.
— Какой еще эксперт… — Хал мрачнеет. — У нас пацана со двора убили в прошлом году. Махач был, блин. Семь ножевых. Ну, потом менты, блин, скорая, труповозка. Я рядом стоял, нас допрашивали — чё почём хоккей с мячом, блин. Ну, наслушался, как они описания на диктофон делают…
Обогнув серую многоэтажку, друзья выходят на перекресток, густо заросший молодыми рябинами. Под ногами скрипит смешанное с землей битое стекло — от ларька на углу остался один ржавый остов, внутри темнеют неопрятные кучи покоричневевшей бумаги. Светофор поодаль венчает лохматое воронье гнездо.
— Тихо! — Ник вскидывает руку. — Слышите?
— Чё там, чё? — Неугомонный Хал выскакивает вперед, застывает возле косо стоящего на дороге «Камаза». — Орет кто-то?
— Или поет… — неуверенно говорит Ник.
— Пойдемте обратно, — с жалобной ноткой в голосе просит Эн.
После страшной находки у автобусной остановки девушка сильно напугана.
— Погоди. — Хал вертит головой, как охотничья собака. — Надо же узнать, блин!
— Точно — поет. Слышите? — Ник машет рукой влево. — Там вроде.