Приклад скользил по вспотевшим ладоням. Наткет перехватил ружье поудобнее – заметив движение, Калеб вздрогнул. Но уходить он не собирался.
– Я сказал – две секунды. Раз…
Калеб поскреб подбородок.
– А все равно не выстрелишь, силенок не хватит.
– Так думаешь?
– Уверен. – Усмехнувшись, Калеб шагнул навстречу. Наткет нажал на курок.
Ружье щелкнуло. Калеб инстинктивно отпрыгнул, уворачиваясь от несостоявшегося выстрела. Осечка? Наткет снова нажал на курок, но ответом опять был пустой звук. Калеб хохотнул. Третий щелчок.
С возрастающим ужасом Наткет понял, что ружье не заряжено. Он испуганно взглянул на Калеба. Тот уже понял, как ему повезло. Сотрясаясь от хохота, он расправил плечи.
– И что дальше?
Наткет схватился за ствол и, размахивая ружьем, как дубиной, бросился на Калеба. Вырвавшийся из горла хрип совсем не походил на боевой клич.
Калеб без труда поймал оружие и вырвал из рук Наткета. Тот по инерции полетел дальше и врезался в стену. Кисть вывернулась, руку пронзила резкая боль. И в тот же момент Наткет получил прикладом под колено. Он едва устоял на ногах, вскрикнув от боли. Издалека донесся вопль Николь.
Калеб отбросил ружье, схватил Наткета за ворот и притянул к себе. От сильного удара в грудь сбилось дыхание. Наткет двинул наугад и, похоже, попал в плечо. Калеб даже не заметил; одной рукой он поднял противника и с размаху врезал в ухо.
А потом мир выключили.
– Туда нельзя! – Женщина в регистратуре привстала и замахала руками.
– Что?! – Густав Гаспар обернулся.
– Я говорю – туда нельзя! Это больница, а не проходной двор. Вы к кому?
Гаспар нахмурился. Осколки воспоминаний сцепились друг с другом.
– Здравствуйте, Ангела, – сказал он. – Вы совсем не изменились…
– Мы знакомы? – удивилась женщина.
– Лучше не думайте об этом, – заверил ее Гаспар.
Регистраторша пожала плечами, решив, что спорить не стоит. Она, хмурясь, всматривалась в лицо астронома, но в глазах не мелькнуло и тени узнавания.
– Вы к кому?
– К старому приятелю, – сказал Гаспар. – К Большому Марву Краузе. Он здесь?
– Здесь, – согласилась Ангела. – Но сейчас не приемное время. Приходите завтра с утра.
– Не выйдет, – покачал головой Гаспар. – Завтра с утра будет поздно. Это важно, Ангела, очень важно.
– Не настолько важно, чтобы лишний раз его беспокоить. Потерпите до утра.
Гаспар глубоко вздохнул. Не хотелось прибегать к таким методам, но выхода ему не оставили.
– Кстати, а ваш муж до сих пор не знает, что перед свадьбой вы кидали монетку, выбирая между ним и молочником? И двадцать раз перебрасывали, потому что не нравился результат?
– Откуда вы… – прохрипела Ангела.
– Какая палата?
– Двадцать седьмая.
– Огромное спасибо. Я знал, что на вас можно положиться, – улыбнулся Гаспар.
Отсалютовав рукой, он поспешил к лестнице. Лишь на секунду задержался перед дверью и ввалился в палату.
Большой Марв спал, натянув одеяло до подбородка. Ноги при этом оставались голыми, Краузе тер их друг о друга в тщетной попытке согреть. Вид у механика был трогательный – несмотря на седину в волосах и бороде, он выглядел как ребенок.
– Вставай. – Густав толкнул его в плечо.
Краузе открыл глаза.
– О черт! – вскрикнул он, садясь на кровати. – Ты-то чего здесь делаешь? Явился поглумиться? Или заскучал без песенок?
Гаспар вздохнул и, не спуская глаз с Большого Марва, сказал:
– Я не Густав, я – Честер.
Наверное, с минуту Краузе молча смотрел на него. Наконец он откашлялся и спросил.
– Старик, ты совсем рехнулся? Долго на луну смотрел, и теперь мозги набекрень?
– Погоди, – остановил его Гаспар. – Это не шутка, это полюс.
– Чего?! – Со сна Краузе не понимал, что происходит.
– Истинный полюс, – повторил Гаспар. – Невозможное – это процесс, то, что случается с вещами… и с людьми.
– И что?
Гаспар молча развел руками.
– Иди ты… – тихо проговорил Краузе. – Не, старик, ты же на Честера совсем не похож.
– Да знаю я, – вздохнул Гаспар, ощупывая лицо. – Только полюс способен и не на такое. Боюсь, здесь заварилась такая каша, что полное изменение внешности – это цветочки…
– Как? – хмуро спросил Краузе.
– Помнишь нашу последнюю встречу… Когда я еще выглядел как Честер?
– В общих чертах. Ты собирался в лес, чтобы проверить одну интересную идею… И не вернулся.
– Вот-вот. Дело в том, что я ее проверил.
– А!
– Я нашел ошибку в расчетах, – сказал Гаспар. – Мы с самого начала исходили из ложных предпосылок. Думали, что все невозможные штуки спонтанны. Раз – и появился птеродактиль, два – и по пляжу бегает тростниковый человек…
– Ну да. Я сам как-то встретил этого соломенного приятеля – голова до сих пор еле держится.
Гаспар махнул рукой.
– На самом деле все иначе. Сидел я и ловил рыбу в тумане. И на секунду показалось, что тростники похожи на чучело… Потом подумалось, что оно ходит. И тростниковый человек готов.
– Стоп, – Краузе замотал головой. – Не говори, что ты его только выдумал. Не забывай, что мы встречались.
– Конечно. Я же тебе про него рассказывал. И думаю, он до сих пор прячется на пляже. Не в этом суть – невозможному нужна форма. Само по себе оно не может превратить тростники в это пугало. Если лить олово на землю, то выйдет бесформенная лужа. Нужна отливка, чтобы получился солдатик. А форма, она вот здесь…
Он постучал пальцем по виску. Краузе поперхнулся.
– И что, получается, полюс оживляет фантазии?
– Я бы сказал – просто использует. Ты видишь корягу, тебе кажется, что это крокодил в шляпе. И потом оказывается, что это действительно крокодил в шляпе… Ровно до тех пор, пока ты не начинаешь думать о нем как о коряге. В реальности крокодилам в шляпах нет места. Видел, как рождаются морские черепахи?
– По «Национальной географии», – кивнул Большой Марв. – Душещипательное зрелище. Черепашки такие маленькие… и ползут, ползут.
– В общем, представляешь картину, – сказал Гаспар. – Здесь похожий механизм. Каждая черепаха откладывает тысячи яиц. Но из всей кладки выживает пара детенышей. Если не успеют доползти до того, как солнце начнет припекать, то погибают. С невозможным та же история – представляешь, сколько здесь всего навыдумывали, а что остается в итоге?