Сообщив мне все это, Альта умолкла.
— Продолжайте, — предложил я.
Что вы имеете в виду? — спросила она.
— Все остальное.
— То есть?
— То, что мне еще необходимо знать.
— Я и так рассказала вам слишком много.
— Еще недостаточно.
— Что вы этим хотите сказать?
— Послушайте, я вхожу в дело с вашим отцом. Он намерен вложить туда деньги. Я должен позаботиться о том, чтобы он получил за свои капиталовложения надлежащую компенсацию. Поэтому мне хотелось бы поладить с миссис Эшбьюри. Как это сделать?
Она поспешно пробормотала:
— Предоставьте ее лучше самой себе. Держитесь от нее подальше и… никогда…
— Никогда — что? — спросил я.
— Не оставайтесь с ней наедине. Если она захочет размяться в спортзале, заручитесь присутствием кого-нибудь, пока она там.
Я совершил ошибку, скептически усмехнувшись и заявив:
— Не станет же она…
Альта обернулась ко мне со свирепым видом.
— Повторяю вам, — отчеканила она, — я знаю свою мачеху. Это существо с огромными, неутоленными аппетитами и звериной хитростью. Кроме того, она просто не способна контролировать себя. Ее высокое давление — результат переедания и потакания своим желаниям. Она прибавила добрых двадцать фунтов с тех пор, как отец женился на ней.
— Ваш отец, — прервал я, — далеко не глуп.
— Конечно, нет, но она в деталях разработала технику, которой не может противостоять ни один мужчина.
Когда Карлотте чего-нибудь хочется, а кто-нибудь, допустим, возражает, она доводит себя до высшей степени возбуждения, затем звонит доктору Паркердейлу. Тот мчится, будто речь идет о жизни и смерти, измеряет давление, ходит по дому на цыпочках, создавая нужное впечатление. Затем отводит в сторону того, кто препятствовал желанию мачехи, и очень мягко, в манере профессионала убеждает собеседника, что миссис Эшбьюри нельзя волноваться, что, если бы он только мог гарантировать своей пациентке полное спокойствие в течение нескольких месяцев, она бы поправилась, смогла заниматься спортом, сбросить вес и вести нормальный образ жизни. Но из-за несогласий, переживаний она постоянно возбуждается, все его усилия врача терпят крах, и все приходится начинать сначала.
— Должно быть, это трудная игра, — сказал я, рассмеявшись.
— Конечно, трудная, — с прежней яростью подтвердила Альта. — У вас просто нет шансов выиграть. Доктор Паркердейл твердит, что ему нет дела до ее правоты, в любом случае никто не должен ей возражать. Это значит, ей всегда уступают. В результате она становится еще более эгоистичной и неуправляемой…
— А что вы скажете еще о Бернарде Картере? — спросил я. — Он ладит с ней?
— Бернард Картер! — фыркнула она. — Бернард Картер и его пресловутая деловая хватка! Этот тип возникает всегда, когда исчезает отец. Со своими «деловыми» разговорами она может обвести отца вокруг пальца, но меня она не проведет. Я не выношу ее.
Я сказал, что, на мой взгляд, Генри Эшбьюри вполне способен овладеть ситуацией.
— Нет, не может, — ответила Альта. — И ни один мужчина не смог бы. Она связала его по рукам и ногам, подрезала ему крылья. Едва только он их раскроет и воспротивится ей в чем-нибудь, она лишь стукнет кулаком — и тут же прилетает Паркердейл со своим тонометром…
О, разве вы не понимаете, что она уже заложила фундамент для бракоразводного процесса. В случае необходимости отца обвинят в том, что он был несправедлив и жесток по отношению к жене, разрушил ее здоровье, и потому пришлось пригласить доктора Паркердейла. Мачеха всячески поощряет готовность доктора дать нужные показания.
Единственное, что может сделать сейчас отец, — это полностью стушеваться и выжидать. И значит, пока во всем ей потакать… Послушайте, Дональд, — внезапно спросила она, — вы что, допрашиваете меня или я сама валяю дурака и слишком откровенничаю?
Я вновь почувствовал себя скверно, еще хуже прежнего. Альта замолчала.
Кто-то позвал ее к телефону, и ей, видимо, не понравился разговор. Я мог судить об этом по выражению ее лица. Закончив разговор, она позвонила сама и отменила какое-то свидание. Я вышел и уселся на веранде. Спустя некоторое время Альта тоже пришла туда и, встав передо мной, с презрением глядела на меня. Я кожей ощущал это, хотя было слишком темно, чтобы видеть ее глаза.
— Так вот оно, значит, что… — произнесла она тихо, чеканя каждый слог.
— Что вы хотите сказать?
— Не считайте меня дурочкой, вы… тренер. Вам не пришло в голову, что я сумею записать номер машины, которая заезжает за вами каждый день, и справиться о ней в отделе регистрации. Машина принадлежит агентству «Б. Кул. Конфиденциальные расследования», не так ли? Ваше подлинное имя, вероятно, Кул?
— Нет, — возразил я. — Меня зовут Дональд Лэм.
— Так вот, в следующий раз, когда мой отец под видом тренера захочет нанять детектива, скажите ему, чтобы он нанял более умелого.
Она убежала.
В подвале находился спаренный телефонный аппарат. Я спустился туда и позвонил Берте Кул.
— Все в порядке, — доложил я. — Ты провалила дело.
— Что ты мелешь? Как это провалила?
— Альта заинтересовалась, кто ежедневно приезжает за мной, спряталась за углом, записала номер машины и проверила ее принадлежность. Как тебе известно, машина зарегистрирована по нашему адресу и на имя нашего агентства.
Я услышал тяжелое дыхание Берты.
— Сто долларов в день выброшены в окно и только ради того, чтобы ты могла прибрать к рукам деньги, отпущенные на такси.
— Милый! — взмолилась она. — Ты должен найти какой-нибудь выход. Ты вполне способен это сделать, если пораскинешь мозгами. Ведь Берта и держит тебя для того, чтобы ты за нее думал.
— Убирайся к дьяволу! — отчеканил я.
— Умоляю тебя, Дональд! Мы не можем позволить себе потерять эти деньги.
— Ты уже потеряла их.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Не знаю. Выводи машину, припаркуйся на том месте, где ты обычно встречала меня, и жди.
Альта вышла из дома примерно без четверти десять.
Пока дворецкий открывал для нее двери гаража, я пулей выскочил на улицу и понесся вниз. Если я в чем-то и силен, — это спринт.