А самое главное — он знал, знал, что произойдет в студии!
— Да, готов, — взволнованно кивнул Арес и торопливо, сбиваясь, заговорил, но Максим опередил его на полсекунды и парнишка повторил за ним слово в слово: — Первым на поверхность Марса опустился двадцать седьмого ноября тысяча девятьсот семьдесят первого года аппарат «Марс-2». Он упал в долине Нанеди, это в земле Ксанфа, где сейчас заповедник. «Марс-2» доставил на поверхность планеты металлический вымпел с надписью «СССР». Вымпел был найден в две тысячи сто сорок четвертом году и ныне находится в Музее Освоения.
— И-и-и… это правильный ответ! — возвестил ведущий.
Арес впервые за все время викторины улыбнулся, повернулся к камере и выкинул вверх сжатый кулак, как спортсмен после удачного удара, закончившегося голом.
— Участник под ником Фаэтон, а попросту ученик десятого класса Первой Лунной гимназии Геннадий Прусаков получает поощрительный приз — коллекцию редких минералов с астероида Орк из пояса Койпера! — продолжал верещать старичок. — А наш победитель, участник под ником Арес, в миру также ученик десятого класса той же Первой Лунной гимназии Матвей Гумилев становится счастливым обладателем Большого интерактивного атласа…
Максим закрыл глаза, чтобы не видеть довольную физиономию Ареса. Потому что это было его лицо. В четырнадцать он выглядел точно так же.
Отвернувшись к стене — выключить инфомонитор не было никакой возможности — Максим скрипнул зубами.
«Психообработка. Мне пытаются внушить, что я — Гумилев. Ну-ну, давайте, — со злостью думал он, сжимая в руке фигурку льва, — попробуйте. Ничего у вас не выйдет. Я не сдамся».
В том, что он действительно ПОМНИЛ викторину, вопросы и ответы участников, Максим в те минуты не признался бы даже под пыткой.
— Степан Николаевич, голубчик, — академик Китаев, один из лучших в Солнечной системе специалистов по нейропатологиям, посмотрел на президента корпорации «Кольцо» и улыбнулся. — Как вы видите, наш пациент стойко сопротивляется попыткам достучаться до его истинной личности. Это, учитывая ту степень вмешательства в его мозг, которую я наблюдаю, вполне нормально. Он в настоящий момент — не ваш сын, а совсем другой человек…
— Но вы утверждали, господин Китаев, что ваши методики… — начал Гумилев.
— Именно что — методики! — кивнул Китаев, оглаживая ухоженную бороду. — Они разные, дорогой мой Степан Николаевич. Сейчас мы пытаемся провести дистанционную психокоррекцию. Нужно еще несколько сеансов, чтобы окончательно выяснить, насколько обширны области разрывов нейроканалов. Вот, посмотрите…
Академик включил голограф и вывел в пространство над рабочим столом Гумилева объемное изображение человеческого мозга. Укрупнив его, он принялся объяснять, водя световой пульт-указкой.
— Эта зона, назовем ее условно зоной оперативной памяти и закрасим синим, отвечает за воспоминания, приобретенные в короткие периоды времени — день-сутки. Посредством нейроканалов она связана вот с этими крупными узлами и находящимися за ними объемными долями мозга, где хранится долговременная информация. Сегмент, в котором живут воспоминания вашего сына, Матвея Гумилева, закрасим зеленым. Сегмент с памятью его нынешней личности, известной нам как Максим Верховцев — красным. Теперь вы хорошо видите, как происходит обмен информацией. Все приобретенные за день знания передаются из синей в красную зону и там накапливаются. За ночь, в процессе сна, синяя зона очищается, но проснувшись, пациент помнит о большинстве вчерашних событий, так как между красной и синей зонами имеется обратная связь.
Степан Николаевич, поморщившись при слове «пациент» — ему было неприятно, что так именуют его сына — спросил:
— Терентий Апполинариевич, а это что за желтые полоски?
— Голубчик, вы, как всегда, ухватили самую суть, — расплылся в довольной улыбке нейропатолог. — Эти, как вы изволили выразиться, полоски есть ключевой момент нашей проблемы. Как вы заметили, они присутствуют только на периферии зеленой зоны. Это заблокированные нейроканалы связи истинной личности пациента с зоной оперативной памяти, Степан Николаевич. Да, да, вы наблюдаете последствия вмешательства в мозг вашего сына, причем вмешательства дистанционного. И хотел бы я знать, черт возьми, кто располагает такими технологиями… Впрочем, сейчас не это главное. Нам необходимо разблокировать их, соединить зеленую зону с синей — тогда личность Матвея вернется.
— А личность этого… Максима Верховцева? — с тревогой в голосе поинтересовался Гумилев.
Академик замялся, увеличил голограмму.
— Увы, Степан Николаевич, когда имеешь дело с живым человеческим мозгом, стопроцентно уверенным нельзя быть ни в чем. Но мы попытаемся, конечно. Да, и я не упомянул об одной важной вещи: если мы станем продолжать стимулировать синюю зону, показывая пациенту разнообразные видеосюжеты, картинки, предметы, рассказывая ему о прошлом Матвея, вполне возможно, что удастся обойтись без оперативного вмешательства…
— Я уже отдал распоряжение привести Матвея, — кивнул Гумилев. — Поговорю с ним, напомню кое-что… С памятными предметами, понятное дело, туго — большинство вещей на Луне, дома, хотя, скорее всего, и оттуда добыть их уже не получится, сами знаете, что сейчас творится в окрестностях Лунограда…
— Это ужасно, — вздохнул нейропатолог, прибывший на станцию «Амур» по приглашению корпорации «Кольцо» для участия в совместном проекте как раз за несколько дней до начала штурма Луны бойцами «Армии пробуждения».
— Но картинки, фотографии, видео — все это есть, — продолжил Гумилев. — Терентий Апполинариевич, я приложу все усилия, но уж и вы…
— Конечно, голубчик, конечно, — замахал руками академик. — Аппаратура у вас самая современная, мы вместе с вашими сотрудниками проводим постоянный мониторинг нейроактивности и глубокое сканирование мозга пациента…
Степан Николаевич вновь скривился, и это не укрылось от Китаева.
— Я вижу, вам неприятно это слово, — оборвав сам себя, произнес он участливо. — Извините старика, привычка. В общем, милейший Степан Николаевич, беседуйте с сыном, тормошите его, подсовывайте воспоминания, а я буду наблюдать. Как только обнаружится положительная динамика, сразу извещу. Ну, удачи!
— И вам, Терентий Апполинариевич, — через силу улыбнулся Гумилев.
Академик был ему неприятен. Не как человек, а скорее как некое абстрактное «оно», которое называет его сына «пациент» и копается в мозгах Матвея.
Первая беседа прошла с нулевым результатом. Матвей, убежденный, что он — вождь революции Максим Верховцев, на контакт не шел, вел себя дерзко и высокомерно. Он все время пытался узнать у Степана Николаевича, с какой целью его похитили и почему корпорация «Кольцо» до сих пор не озвучила своих требований.
— Да пойми же, Матюша… — в очередной раз начал объяснять Гумилев.
— Хватит! — рявкнул Верховцев и ударил кулаком по столу. — Я вам не Матюша! Вы объясните, наконец, что вам нужно? Зачем все это? Гумилев, я всегда думал, что вы — хитрый и хищный враг, опасный и коварный. Но сейчас вы производите впечатление круглого дурака.