— Вам знакома эта женщина? — не обращая внимания на оскорбление, Гумилев пододвинул Максиму фоторамку.
Скользнув глазами по приятной шатенке с добрыми глазами, Верховцев отрицательно покачал головой и подкрепил свой ответ словами:
— Впервые вижу.
— Посмотрите внимательнее, — не приказал, а попросил Гумилев.
Максим почувствовал, что и сам почему-то хочет еще раз рассмотреть портрет. Он взял рамку в руки, вгляделся…
Женщина как женщина. Лет сорок пять, очень хорошо выглядит, одета стильно и модно. Сфотографирована на фоне цветущих яблонь где-то в окрестностях Лунограда — вон слева сквозь дымку видны шпили Дворца Правосудия.
И тут он вновь, как и при просмотре викторины в камере, почувствовал, как голову заволакивает мгла. Рассматривая фотографию, Максим уже не мог понять, знакома ему эта женщина или нет. Память превратилась в кисельный сгусток, то и дело выталкивая на поверхность какие-то странные образы и имена.
— Н-нет, — с испугом отставив рамку, проговорил Максим. — Я ее н-не знаю…
Гумилев выдержал паузу, во время которой он словно бы прислушивался к чему-то, потом неожиданно улыбнулся.
— Ну, не знаете — так не знаете. Ступайте, отдыхайте, м-м-м… господин Верховцев. Вас сопроводят.
Станция «Амур», штаб-квартира корпорации «Кольцо»
— Динамика явно положительная! — возбужденно потирал желтые ручки Китаев. — Еще несколько сеансов — и мы сломаем блокировку!
— А если нет? — мрачно спросил Гумилев.
Он оптимизма академика не разделял. Матвей не узнал собственную мать, которую буквально боготворил. Правда, Китаев продемонстрировал Степану Николаевичу запись с мониторов нейросканеров, на которой было видно, что желтые полосы в тот момент, когда Верховцев разглядывал фотографию, истончились. Нужны были еще более сильные эмоции, стимулирующие память. Но, откровенно говоря, Гумилев не мог придумать, что может всколыхнуть Матвея. Конечно, в другой ситуации они полетели бы на Луну, и там, дома…
Дома… Нет теперь никакого дома. Разграблен и сожжен. По окрестностям Лунограда бродят банды мародеров, на Ривьере пожары, в Светлогорске какой-то придурок захватил пассажирский стратолайнер и требовал назначить его новым Оберпротектором, угрожая в противном случае взорвать всех людей на борту. Но поскольку полиция и спецслужбы накануне были распущены, переговоры с горе-террористом вели… журналисты. Все новостные каналы передавали это в прямом эфире. Начавшись как трагедия, история с захватом завершилась фарсом — корреспондент «Вестника Колоний» Потап Самохин, уставший объяснять маловменяемому и явно нездоровому человеку, что к чему, торжественно, перед объективами множества камер, нарек его Оберпротектором и предложил это дело отметить.
Увидев бутылки с вином и коньяком, террорист очень оживился, сложил оружие и далее изумленные зрители в течение трех часов наблюдали в прямом эфире безобразную попойку с песнями и танцами, в которой приняли участие и съемочные группы, и пассажиры, и даже экипаж стратолайнера.
Мир определенно сошел с ума, но в данный момент Гумилева волновал не он, а собственный сын. Матвей в какой-то степени тоже являлся сумасшедшим — и в то же время был абсолютно нормальным, вменяемым человеком.
Вот только — другим.
— Я вытащу тебя, Матюша, — прошептал Степан Николаевич, глядя на портрет жены. — Вытащу обязательно. Ты нам нужен. Ты нужен мне. Я не справляюсь один…
Прошли сутки. За это время Максима трижды водили на допросы к Гумилеву. Впрочем, сам глава «Кольца» именовал их беседами. Всякий раз общение развивалось по разным сценариям — Степан Николаевич то рассказывал сыну истории из его детства, то показывал видеозаписи, то приглашал в свой кабинет сотрудников «Кольца», которых Матвей знал в прошлом.
Результат по-прежнему был нулевым. Желтые полоски не сдавались. Максим Верховцев то ругался, то смеялся, то откровенно издевался над Гумилевым. Академик Китаев разводил руками и заводил разговор о долговременной — полугодовой как минимум — программе работы с пациентом.
— У нас нет ни полгода, ни даже месяца, — сердито объяснял ему Степан Николаевич. — Вы же видите, что происходит в Солсисе!
— Вижу, дорогой вы мой, — печально тряс лысой головой академик. — Провинция Аркадия на Марсе объявила о суверенитете. На Ио взбунтовались заключенные и там теперь «Свободная республика Ио». Боже мой! Старый мир рухнул. Новый… Я не знаю, не знаю… Голубчик Степан Николаевич, если вам нужны немедленные результаты, остается только одно…
— Нет, — твердо сказал Гумилев. — Пока есть хоть малейшая надежда обойтись без нейрокоррекции — будем пробовать другие способы. Своими собственными руками превратить единственного сына в слюнявого идиота, в овощ…
— Ну, это происходит менее чем в тридцати процентов случаев, — начал Китаев, но заметив, как изменилось лицо Гумилева, поспешно закончил: — И я бы конечно не рекомендовал, да.
— Сегодня я попробую повысить градус эмоций, — усмехнулся Степан Николаевич, но тут на панели связи зажегся алый огонек экстренного вызова.
— Что случилось? — буркнул Гумилев в микрофон. — Я занят!
— Степан Николаевич, включите новости, — взволнованным голосом произнес дежурный офицер Службы безопасности корпорации. — Прямая трансляция из здания Генеральной Ассамблеи…
— Ваша карта бита, господин Гумилев, — усмехнулся Максим. — Те преференции для корпорации «Кольцо», на которые вы рассчитываете, объявив меня своим сыном — это мираж. Звездные борцы никогда не пойдут на сговор с олигархическим капиталом.
— Поверьте, — мягко ответил президент «Кольца», — вы ошибаетесь. Ни о каких преференциях речи не идет. Мне гораздо важнее, чтобы вы обрели свое истинное «я», стали тем, кем были рождены. Матвей… ты очень нужен мне, маме, всем нам. Ситуация критическая…
— Довольно! — Максим вскочил. — Это бред, бред, бред! И я устал его слушать. Ведите в камеру!
— Ты не владеешь информацией, — переходя на «ты», все так же спокойно произнес Гумилев. — Твои бывшие соратники уже отказались от тебя. Ты больше не товарищ Альфа и не глава Временного правительства…
— Ложь!
— Изволь посмотреть, — Гумилев кивнул на стену.
Большой стационарный инфомонитор немедленно засветился, по нему пошла заставка новостного канала «Первый Солнечный». Максим увидел товарища Бету в окружении лидеров «Армии пробуждения». Съемка производилась в Мраморном зале здания Генеральной Ассамблеи. Вожди революции занимали президиум, зал был набит битком журналистами, звездными борцами. Среди сидящих и стоящих в проходах почему-то было много офицеров Космофлота, причем высших офицеров, и государственных чиновников. Все возбужденно переговаривались, слышались какие-то выкрики, смех, хлопки.
Товарищ Дементьев на правах старшего встал с места, поднял руку, призывая к тишине. Максима несколько удивил костюм товарища Беты. Это был строгий темно-синий двубортный мундир с воротником-стойкой, серебряными пуговицами и серебряными эполетами в виде двух сияющих Лун. А вот привычной эмблемы «Армии пробуждения» на рукаве он не заметил.