— Байсаков, Иван Иваныч, — добродушно представился парень. — А ты?
— А я Остужев, Александр Сергеевич. — Он наконец осмотрелся как следует, еще раз все припомнил и застонал уже не от боли, а от душевных мук. — Байсаков… Либо она меня спасет, либо пусть лучше я умру здесь.
— У тебя тут девка есть? — Байсаков явно был рад возможности поговорить. — Хорошо тебе. Мне тоже здешние девки понравились, правда, я их видел-то, лишь пока по городу тащили.
— За что ты здесь? — спросил Остужев скорее из вежливости. — И как вообще тебя в Италию занесло?
— Это целая история! — пробасил Иван Иванович. — Сперва меня папаша из дома выгнал. За то, что я ему перечил. Много раз выгонял, а тут я подумал: возьму да уйду. И далеко ушел, до самых Кавказских гор. Море хотел посмотреть. Посмотрел, а тут турки меня и поймали. Ну, не сразу, конечно, сперва-то я их бил, а потом еще прибежали и скрутили-таки. Побили, а потом другим туркам продали, вроде как раба христианского. Прямо в город Истамбул, точно говорю!
— Байсаков, — прервал его Остужев, — а тут пить дают?
— На прогулку выведут — пей, там фонтан есть. Скоро уже прогулка. А вот кормят только с утра. — Байсаков этим фактом явно был удручен даже больше, чем своим пребыванием в тюрьме. — И кормят, знаешь ли, паршиво. Меня мамлюки в Египте лучше кормили. А французы эти жмоты хуже мамлюков. Знал бы, стал сам мамлюком, как просили.
— Помолчи, пожалуйста, — попросил Остужев. — Мне надо кое о чем подумать.
Парень послушно замолчал, а вот итальянцы продолжали галдеть, как на рынке. Но с ними договориться было невозможно, и Остужев попробовал просто отрешиться от них, забыть, что почти выучил итальянский. Джина могла так поступить для того, чтобы спасти свою репутацию, остаться с Наполеоном и потом выручить из тюрьмы Александра. Или — потому что всего лишь затевала какую-то игру и он ей совсем не был дорог. Она что-то знала о предметах, значит, и правда была подручной Колиньи, а не просто любовницей.
Раздался новый, отвратительный шум: заскрежетал замок, который открывал охранник. Десяток французских пехотинцев выгнали арестантов в тюремный двор, пыльный и жаркий. Итальянское солнце пекло Остужева по больной, ничем не прикрытой голове. Он поискал глазами фонтан. Таковой имелся, но вокруг него уже столпилось человек тридцать. Никто не хотел ждать, тут же начались драки.
— Вот, так они всегда! — пожаловался Байсаков. — Если бы просто все в очереди стояли, ведь быстрее бы напились, и все успели! А так — половина вернется, не попив, и потом опять драка.
— Как жарко… — Остужев прикрыл больную голову руками.
— Жарко? Нет, Александр Сергеевич! Вот в Египте было жарко. Даже мамлюки с коней падали, а я ничего. О, да ты шатаешься. Надо тебе водички, идем быстрей.
Распихивая итальянцев не по годам широкими плечами, Байсаков потащил Александра к фонтану, если так можно было назвать довольно грязное сооружение с неизвестно откуда берущейся водой. Это никому не понравилось, и со всех сторон на Ивана обрушился град тумаков. Однако он, лишь прикрывая лицо, никому не отвечал.
— Тут с ними подерешься — хуже будет, я уже пробовал! — сообщил он на ухо Остужеву. — Ну, давай, пей.
Саша потянулся к фонтану, но тут же получил затрещину — коренастый итальянец с огромными зубами, весь в рванье, закричал ему что-то про уважение к старшим. Остужев развел руками, попытался извиниться, с трудом подбирая итальянские слова, и получил еще один удар, на этот раз кулаком в нос. Способность к драке отчего-то никак не просыпалась, то ли из-за удара по голове, то ли из-за отсутствия угрозы жизни.
— Ну, хватит! — Байсаков выпустил его и начал бить налево и направо. — Пей, Александр Сергеич, пока французы не налетели!
Вода! Остужев пил долго, стараясь исподлобья все же наблюдать за происходящим. Впрочем, следить было особенно не за чем: Байсаков обладал какой-то медвежьей силой и разбрасывал всевозможных оборванцев и разбойников, собранных французами в тюрьме, удивительно легко. Мало кто решался подойти к нему второй раз, и совсем никто не хотел третьей попытки. Однако вскоре раздался выстрел, потом еще один. Итальянцы легли на землю, присел рядом с Остужевым и Байсаков.
— С французами осторожнее! — снова сказал он. — Зверье!
К ним уже бежали гренадеры, до того курившие трубку у стены. Немного освежившийся Остужев понял причину их проворности — во дворе на шум драки появился их начальник, маленький усатый капитан. Он тоже быстро шагал к ним на коротких кривых ногах, придерживая рукой кавалерийскую саблю.
— Дай, я с ними поговорю, — шепнул Остужев Байсакову и начал по-французски: — Мсье! Произошло недоразумение, мсье! На нас напали!
Гренадеры, услышав правильный французский выговор, чуть убавили прыти и подошли к ним уже шагом.
— Опять этот медведь! — недовольно проворчал старый усатый солдат. — От него одни неприятности.
— Когда дрались итальянцы, вы не вмешивались, — заметил ему Остужев. — Вы вообще не следили за порядком, мсье. Я должен вам это сказать, как офицер армии Республики.
— Никакой ты не офицер! — до них дошагал наконец и капитан. — Ты насильник. Нашел себе приятеля, да? Этот каналья уже покалечил тут несколько человек, и я не собираюсь этого терпеть! Мы цивилизованная нация, и даже в итальянцах есть капля культуры, а этого азиата следует расстрелять.
— Позвольте, капитан, я никого не насиловал, до вас дошли ошибочные известия. — Остужеву совсем не понравилась такая репутация. — Произошло недоразумение, но об этом лучше знает генерал Бонапарт.
— О да. — На капитана сказанное не произвело никакого впечатления. — Генерал Бонапарт мне вас и прислал. Приказано не жалеть, но и не расстреливать. Зачем вы мне такой нужны, а? Ни то, ни се. Вот что я придумал! Ведите их обоих в караулку и дайте для начала по паре десятков шомполов.
— Ну вот, опять! — взревел Байсаков, услышав знакомое слово. — Я же говорил, зверье эти французы!
— А остальных обезьян загоните в клетку, хватит гулять, — распорядился капитан и странно посмотрел на Остужева. — Я жду распоряжений на твой счет. И знаешь, что я думаю о том, почему их нет так долго? Потому что нашему любимому генералу некогда изобрести для тебя наказание полюбопытнее. Я бы отрезал тебе кое-что и заставил сожрать, но я человек простой, без фантазии. Думаю, будет что-то интересное. Но пока шомпола не помешают. В караулку!
Покалывая узников штыками, обоих погнали к серому приземистому зданию в углу тюремного двора, завели внутрь, в узкое длинное помещение с лавками вдоль стен. Обоих обнажили до пояса и ремнями привязали к скамьям. Два солдата достали шомполы и приготовились начать экзекуцию, остальные столпились напротив.
— Я что, слова выговариваю как-то неправильно? — лениво спросил капитан. — Я сказал: загнать остальных обезьян за решетку! Или я сперва вас, обезьян, должен туда загнать? Задумайтесь, почему, пока другие завоевывают Италию, вы торчите здесь, в тюрьме.