Репетиция в этот раз затянулась, и все единодушно решили не расходиться на обед, а все намеченное на сегодня завершить без долгого перерыва. Поэтому рабочий день закончился раньше обычного, но на улице меня уже дожидался Петя.
— Иди, Даша, прогуляйся, — сказал мне дедушка, угадав все без слов. — Только помни, что до экзамена всего неделя осталась, а потому не задерживайся.
Мы пошли гулять с Петей вокруг собора и разговаривать.
Петя полностью согласился со сказанным Дмитрием Сергеевичем. И со мной тоже согласился. То есть он тоже считал, что наиболее вероятным виновником является тот человек, что сбежал, но так же, как и я, полагал, что и поведение постояльца из «Европейской» все же подозрительно.
Мы обогнули собор и вышли к городскому саду. Сегодня был будний день и плату за вход не брали, потому мы и решили продолжить прогулку по его заснеженным аллеям.
— Вот, кстати! — чуть ли не закричал Петя. — Вы будете свободны в воскресенье?
— В первой половине дня точно буду.
— Тогда я вас приглашаю в другой наш сад. В Буфф-сад! Там построили отличные горки, и в воскресенье будет их открытие. Полковой оркестр будет играть. А санки у меня очень хорошие, голландские. А еще скоро можно будет на коньках кататься, тут неподалеку каток заливают, через неделю готов будет.
Мы разговорились на тему этих зимних увеселений, но вскоре снова вернулись к прежней теме.
— Нет, в трактир я больше ходить не предлагаю, — сказал Петя. — Ничего интересного мы там больше не увидим. Да и в первый раз, должен признать, нам просто повезло. Вы мне вот что скажите, Даша, вы знаете, где проживал господин Шишкин?
— Нет, но могу легко узнать.
— Может, стоит зайти в квартиру и посмотреть? Вдруг мы там обнаружим что-то значимое? Только вы не говорите мне, что полиция там наверняка обыск делала. Я и сам про то совершенно определенно знаю: делала! Но они же не искали что-то конкретное?
— А что такого конкретного станем искать мы? — не поняла я.
— Сам не знаю. Но я вон и когда за офицером пошел, ведь тоже не знал, что из этого получится? Может, и на квартире господина Шишкина также выйдет?
Я слегка поворчала по поводу того, что вполне взрослый человек стремится в сыщиков-разбойников играть. Петя это ворчание слушал молча, догадался, что не всерьез эти ворчания.
— Ладно, — сказала я в конце концов. — Сходим мы на квартиру господина Шишкина. Но только через три дня, в понедельник.
— Там до понедельника новый жилец может появиться, — разочаровался Петя.
— Может, он уже там появился? Две недели прошло как-никак! — перебила я его. — Хотя, думаю, не скоро там новые жильцы объявятся. Не любят люди в домах покойных селиться. Время должно пройти, забыться все должно. А человек он был одинокий, так что и на родственников никакой надежды нет, чтобы их там встретить. Так что извольте терпеть до понедельника.
По моему мнению, Петя зря расстраивался ожиданием. Три дня пролетели совершенно незаметно. Для меня уж точно. Всю пятницу мы репетировали с утра до самого позднего вечера. Субботнее утро было по традиции отдано генеральной репетиции. Вечером же состоялась премьера. Театр и в этот раз был полон, проданы были все билеты до единого. Хоть кое-кто из наших актеров, а больше из актрис, по своему суеверию и говорил, что удача после столь печальных событий от нас отвернется, что публика перестанет ходить на спектакли совершенно. Более того, уже через день после начала продажи билетов стало ясно, что на этот раз нам одним спектаклем не обойтись, пришлось объявлять дополнительный на воскресный вечер. Так и на него почти все билеты скупили загодя.
Тихомиров-Мамаев неоднократно сорвал аплодисменты, в том числе и за колокольчик Он столь важное лицо делал, так изображал погружение в размышления, что было совершенно очевидно, что Мамаев все это изображает, чтобы казаться хотя бы и рассеянным человеком, но обремененным кучей проблем. Потому становилось ужасно смешно. А уж когда он звонил в свой колокольчик, чтобы позвать стоящего рядом Глумова, а тот пятился на цыпочках к дверям и уж оттуда вопрошал с французским акцентом «Чего изволите?», хохот и аплодисменты становились просто оглушительными. И Екатерина Дмитриевна прекрасно сыграла Мамаеву. И Леночка Никольская хороша была в роли Машеньки. И все прочие актеры. А про господина Корсакова и говорить не приходится. Как это у него получается молодеть лет на пятнадцать, играя роли Гамлета или Глумова? И все его задумки по поводу иностранных акцентов сработали. На спектакле так у него каким-то непонятным образом получалось, что в разговорах с Крутицким у него еще и церковнославянский выговор вдруг проявлялся, хотя вроде старинных слов он и не употреблял.
По окончании все ждали и побаивались приглашения на фуршет. Но господа купцы, и Кухтерин, и Второв, и младшие Королевы, и все прочие, кто считал обязательным устроить застолье после удачного спектакля, проявили такт и не стали в этот раз ничего подобного организовывать. Слишком свежо было в памяти всех артистов событие двухнедельной давности, потому и веселья не получилось бы. Зато цветов было в изобилии. Почти каждой актрисе, а также господину Корсакову и господину Тихомирову по букету преподнесли. Были и иные подарки, хотя спектакль и не был бенефисным. Мне тоже преподнесли коробку конфет. На этот раз не было нужды гадать, от кого, потому как преподнес ее мне сам Корсаков и сказал, что это от всей труппы поздравление с премьерой и дебютом. Очень приятно было, хотя с моей стороны участие в спектакле получилось весьма скромным. Только вот вспомнилось о предыдущей коробке — от кого она была и куда пропала? Ведь и в самом деле пропала, хотя я лишь сейчас о ней и вспомнила. Так я и стояла в задумчивости возле дедушкиной и Михеича — царство ему небесное! — а теперь уж по полному праву и своей каморки с коробкой конфет в руках, на крышке которой томная дама подносила ко рту конфету, а ниже было написано «Шоколадная фабрика „Бронислав“». Точь-в-точь, как и на той коробке. Вот я стояла и никак не могла от созерцания этой коробки отвлечься. Вернее, от тех мыслей, которые она навеяла. Впрочем, не одна я стояла. Многие актеры стояли в коридоре или туда-сюда бродили, успокаивались после триумфа. Иные беседовали друг с другом или с теми из зрителей, кому было дозволено проходить за кулисы. Елена Никольская и вовсе стояла точно так же, как я, в раздумьях. С той лишь разницей, что в руках у нее были цветы, а не конфеты. Вот взглянув на нее, я и опомнилась — чего я здесь стою, спрашивается? — и прошла в каморку. Одевшись, я собралась выходить из театра и вновь оказалась в коридоре. И увидела мужчину, выходящего из него в фойе. Через ту самую дверь. Видела я его со спины, но чем-то его силуэт показался мне знаком. А главное, тень от головы мужчины падала точно в то самое место. Очень мне захотелось рассмотреть его поближе, но, пока я дошла до дверей, мне несколько раз заступили дорогу, так что, распахнув дверь, я увидела лишь пустое фойе. Дальше бежать за незнакомцем не было смысла. Стоило отправляться домой, тем более что дедушка меня уже заждался. Проходя мимо гримерных, я вновь увидела Никольскую, в руках которой было уже два букета.