Граф Никитин служил в одном военном ведомстве вместе с моим отцом. Отец выполнял секретные поручения, о сути которых нам после его гибели побоялись даже намекнуть. Перед своим вторым путешествием граф предпринял попытку вернуться на службу. По словам Антона Петровича, эта попытка была неудачной, но, по его же словам, граф однажды вернулся в приподнятом настроении и велел собираться в новое путешествие. И вел он себя в нем не так, как в первом. Посещал наши посольства, много больше времени проводил без Антона Петровича, жил в странных для путешественника местах, имел дело с контрабандистами. Наконец, в какой-то момент он счел необходимым обзавестись сейфом с секретным отделением, в котором прежде нужды не испытывал. Изготовление фальшивого ожерелья объяснялось очень просто. Но вот приобретение сейфа в эту версию никак не укладывалось, ведь подлинное ожерелье продолжал хранить Антон Петрович. Ну и самое главное – интерес к его содержимому со стороны германской разведки!

Тут хочешь или нет, но решишь, что второе путешествие в большей степени являлось выполнением секретных поручений, чем обычным вояжем. Так что привлекать внимание к этой теме нам страх до чего не хотелось. Тем более что была надежда, что и бельгиец станет об этом молчать, ведь он боялся своих немецких заказчиков. Он и молчал до последней минуты, пока месье комиссар не нашел к нему ключик, о котором сам не догадывался, но все равно, кажется, не сказал всего, не упомянул о своей связи с разведкой. И вот я сама чуть не проговорилась, хотя, возможно, мои опасения были излишними, и Умник не просто испугался, а выложил все до самого конца, и теперь недоговаривает уже комиссар Лагранж.

– Ладно, я как-нибудь обиняками заставлю его дать мне понять, боится он вас, мадемуазель, или русских в целом, если успею. Главное, что он признался в убийстве графа Никитина. Мы связались со Скотленд-Ярдом, все детали он изложил верно, и сомнений больше не осталось. Они, правда, запросили отпечатки его пальцев, но это уже формальность.

– Месье Людовик, вы вот сказали «если успеете», что вы имели в виду?

– Ах, опять я заболтался и не сказал главного.

Так я и поверила, что месье комиссар заболтался, это он нас заболтал так, что я едва не проговорилась, и, как мне кажется, стал если не догадываться кое о чем, то подозревать кое-что. Но отчего-то решил не развивать эту тему. Впрочем, если подумать, то у него, если он догадывается, есть веские причины ее не касаться. Близкие к тем, что вызывают страх у самого Умника, но не страхом вызванные, а теми последствиями, что могут ему грозить, если он доложит о своих подозрениях начальству.

– Так вот, – сказал комиссар, – я пришел встретиться с вами, чтобы спросить о ваших планах. Точнее, о дате вашего отъезда и о маршруте, который вы избрали. Если он пролегает через Париж, то постараюсь устроить все так, чтобы оказаться там вместе и одновременно с вами.

– Мы собирались уезжать через три-четыре дня, и именно через Париж. Это не самый короткий путь, но самый быстрый.

– Лучше через четыре дня, мадемуазель! – Месье Людовик посмотрел так жалобно и так просительно, сделал такую уморительную мину при этих словах, что мы рассмеялись.

– Хорошо.

– И вы не спрашиваете, в чем причина?

– Не спрашиваем.

– Тогда скажите мне, в чем она.

Я пожала плечами и принялась объяснять.

– Вы сказали, что связались со Скотленд-Ярдом?

– Да.

– Видимо, они попросили вас передать им месье Лемье?

– Тоже верно.

– И ваше начальство дало согласие. Почему оно согласилось, я не знаю, равно как и не знаю, будут ли судить Лемье за преступления, совершенные им здесь, или сочтут, что одного смертного приговора в Англии будет достаточно и не стоит тратить лишних усилий…

– О! Мадемуазель, вы знаете мое высокое начальство ничуть не хуже, чем я! Но продолжайте, прошу вас.

– Следовательно, в Париже Умник и будет передан в руки британского правосудия. А возможно, им потребуются и свидетели, то есть мы.

Комиссар кивнул, соглашаясь с моими доводами, и сказал:

– Я частным порядком связался с месье Мортоном, старшим инспектором Скотленд-Ярда. Он желает задать вам лишь несколько уточняющих вопросов и сказать несколько слов. Но выразил притом уверенность, что в Лондон для дачи показаний в суде вас вызывать не станут.

– Ох, как жаль! – воскликнул Петя.

– Петя, поверьте, – вздохнула я, – давать показания в суде не самая увлекательная вещь.

– Мадемуазель, – месье Людовик погрозил мне пальцем, – месье Петр вовсе не рвется в суд давать показания. Он желает выкроить еще немного времени для общения с вами.

Петя покраснел, но смотрел на комиссара с благодарностью. А я вот рассердилась на саму себя, потому что подумала о Пете совсем не то, что следовало подумать.

– Сообщите мне, когда приобретете билеты в Париж, пожалуйста, – сказал комиссар на прощание.

– Обязательно. Мы собирались это сделать сегодня, и мы сразу вам сообщим.

52

Дюпон нагнал нас во время очередного променада вдоль берега. Как-то вдруг получилось, что все эти дни мы только и делали, что купались и прогуливались. И никак не могли прийти к определенности – нравится нам это или нет. С одной стороны, бездельничать и развлекаться всегда приятно, а в обществе близких приятно втройне. А вот с другой стороны… Первые дни пребывания в Ницце были такими насыщенными, что казалось, от всего избавимся и станем окончательно счастливы. Но едва все наши расследования завершились, как нам с Петей стало чего-то недоставать. Поэтому мы появлению нашего pickpocket обрадовались куда больше, чем сами от себя ожидали.

– Вот, захотелось попрощаться, – сказал Дюпон, снимая кепи и кланяясь. – А где проще всего встретиться с приезжими, как не на этой набережной, – объяснил он причину нашей, как оказалось, неслучайной встречи.

И замялся, растеряв всю бойкость, с которой он нас разыскивал.

– Как дела? – спросила я. – Не передумали идти на службу в полицию?

– Кажется, не передумал. Комиссар предложил мне место… в общем, то ли письмоводителя, то ли секретаря. Раскопал где-то, что я грамотный и почти закончил гимназию. Хотя чему я удивляюсь, полиция, одно слово, все, что нужно, вызнают.

– Что-то не слышно радости в вашем голосе! – сказала я.

– Эх, чему мне радоваться? Мне вот понравилось ловить Умника. Я еще с полдюжины таких умников знаю и две дюжины других негодяев. Я уже даже планы составлять начал, как их изловить. А за столом штаны протирать…

– Он, видимо, хочет к вам присмотреться, – сказала я, пряча улыбку, которую вызывали тяжкие вздохи недавнего воришки, а ныне кандидата в полицейские служащие.

– А чего он про меня еще не знает? – встрепенулся Дюпон.

– Хочет понять, насколько вы готовы перейти на сторону закона. Целиком и полностью или по частям. Вот, скажем, поручать вам участвовать в облаве по ночным улицам…