А в три часа должна прийти Ира! Мама звонила ей на сотовый, так что Ира пообещала прибежать сегодня пораньше. Сразу после уроков.
Это хорошо, Алене она нравилась. И Петюнчик к Ире привык, уже не смотрел на нее как на чужую. Не сердился, когда Алена изредка про него забывала, играя с няней.
Интересно, Ире дали роль Лизоньки?
Алена протянула руку и взяла со стула мамин подарок — диктофон. Мама специально купила его. Сказала, что слишком редко видит сейчас Алену. Из-за занятий в институте. И очень сильно по ней скучает.
Ведь когда мама приходит, Алена чаще всего спит. И утром они совсем мало вместе. Алене нужно в садик, а маме на работу.
Так она скоро забудет свою единственную дочь! Ведь Алена растет, а мама не замечает. И как она меняется, не замечает. Не знает, о чем Аленка думает и чем занимается. И очень-очень тоскует. Может, маме бросить институт?
Но они обе знали — нельзя. Лучше потерпеть немного, скоро лето. У мамы начнутся каникулы, а потом и отпуск. Они вместе поедут к морю. Алена никогда его не видела.
Реки видела: в Череповце аж две реки, они делят город на районы и через них перекинуты чудесные, красивые мосты. А вот море… Какое оно?
И мама нашла выход — купила два диктофона. Чтобы они с дочерью не стали чужими.
Алена с мамой решили — они будут вести дневники. Не такие, как вели в старину, а вполне современные.
Тем более, Алена не очень любила писать. Буквы у нее получались корявые, наползали одна на другую, спешила она слишком, что ли?
Но говорить — не писать. Алена с мамой будут надиктовывать, что сочтут важным друг для друга. И для себя.
Алена завтра утром вставит мамину кассету и узнает, что интересного мама видела за день, что слышала и о чем думала. А мама вечером возьмет Аленкин диктофон, и ей покажется, что дочь говорит с ней. Хотя сама Аленка будет спать.
Мама очень здорово придумала!
Аленка помедлила, сознавая ответственность момента. Нажала на кнопку и сказала:
—Мам, ты молодец! Я сейчас лежу, и Петюнчик лежит… Нет, он встал и на меня смотрит. Думает — с кем это я болтаю? А я с тобой. Хоть ты сейчас и на работе. Это даже лучше, чем по телефону, правда? Там можно говорить только по делу, чтобы тебя не отвлекать, я понимаю, не бойся.
Мам, я вспомнила про твой отпуск и про море. На что оно похоже, скажи обязательно. Нет, я по телику видела, не думай. И в книжках на картинках. Но это ведь не то, да?
Мам, если Ира мне померит температуру, и она будет нормальной, я порисую, ладно? Совсем чуть-чуть.
Знаешь, я думаю, море как небо. Если их поменять местами, мы не сразу и заметим. Пока-пока!
* * *
Смешная Аленка! Завела дневник и сияет. Несколько раз заставила Иру прослушать единственную коротенькую запись. Потом вытащила запасную кассету и потребовала, чтобы и Ира попробовала отмечать для себя самое-самое важное в жизни. И в сегодняшнем дне.
Может, так и она поймет что-то о себе и других. Только нужно, чтоб все было честно-пречестно.
Ира фыркнула: легко сказать! У нее язык не повернется произнести то, что она в самом деле думает. Одна мысль — кто-нибудь может случайно наткнуться на кассету и прослушать, бросает в дрожь. Аленке-то хорошо, какие у нее тайны? Малышка!
Ира вообще не верила, что кто-нибудь из взрослых смог бы вести дневник искренне. Нет, записывать сами события, чтобы потом умиляться в старости — это пожалуйста. Да и то не все. Соврал, украл, сподличал, предал, разве о таком напишешь? А уж откровенно выворачивать себя наизнанку…
Нет уж! И себе-то порой кое в чем трудно признаться. Гонишь-гонишь мысль прочь, сам себе противен.
И об этом писать?
Или даже говорить?!
Ира покосилась на Аленку, она опять сидела за столом и рисовала. По счастью, температура у малышки оказалась чуть выше тридцати семи, и Наташа разрешила ей подняться. Попросила лишь проследить, чтобы девочка не переутомлялась.
Это за красками-то!
Перестраховщица Наташа — одно слово. Как и все взрослые. Ладно, хоть встать разрешила, Аленке давно наскучило валяться в постели.
Ира повертела в руках новенький диктофон и с сожалением положила на стол. Нет, она не сможет.
Ира криво улыбнулась и попыталась заставить себя ЧЕСТНО сказать кое-что о себе и других. Хотя бы мысленно.
И мгновенно помрачнела: ну и мразь же она! Это что же получается?
«Я завидую Таньке Мишиной. И всегда завидовала, что уж себе врать. Иногда я радуюсь, что она некрасива и злюсь, что другие этого как бы не замечают».
«Мне нравится Сережка Стрепетов. Я хочу, чтобы он тоже наконец обратил на меня внимание».
Ирина побледнела и непроизвольно сжала кулаки. Однако решила раз в жизни быть честной до конца. Пусть с собой! Хотя бы с собой.
«Другие красивые парни меня тоже волнуют. Особенно из старших классов. Например, Олег Огнев. И еще Мишка Караченцев. Только они совсем не обращают на меня внимания. Поэтому я вру себе».
Ира стиснула зубы и призналась: «Если честно, я всегда вру себе. И другим. Как все! И под пистолетом не расскажу никому те истории, что придумываю для себя перед сном. О любви, например. Где я самая-самая красивая и ради меня… Господи, глупости-то какие!»
Ира испуганно оглянулась на Аленку, будто девочка могла случайно подслушать ее бессовестные откровения. Но Аленка спокойно рисовала, и она угрюмо продолжила: «Я выискиваю в маминых женских романах некоторые эпизоды и украдкой читаю. Когда мама не видит. И папа. – Ее уши предательски загорелись. – Интересно, ЭТО в самом деле так, как пишут, или опять вранье? – Ира горестно шмыгнула носом. – Жаль, я ни разу не целовалась. А уж все остальное… Может, я слишком порочна?»
Ира затосковала, осознавая собственное несовершенство.
«Перед другими девчонками и уж тем более перед мальчишками я делаю вид, что парни совсем меня не интересуют. Ни капли! А сама только о них и думаю. Если не занята уроками».
«Что еще? Притворяюсь интереснее, чем есть. После летних каникул вру девчонкам, что познакомилась с та-аким парнем… А потом таинственно замолкаю. – И зло фыркнула. – Они тоже наверняка врут. Кругом вранье!»
Ира только сейчас поняла, что машинально бегает по комнате. Она заставила себя остановиться и сесть в кресло. И продолжила мысленно диктовать на несуществующий диктофон: «Я не знаю, люблю ли я родителей. Иногда кажется — да, а иногда я их просто ненавижу. Мне с ними почти всегда скучно. А когда они начинают учить меня жизни, я бессовестно думаю — неплохо бы стать сиротой. Потому что я дрянь!»
«Несколько раз я придумывала истории, будто я приемыш, а они мне чужие. Мол, мои настоящие родители совсем другие. Например, папа — английский аристократ, там они еще есть. Он меня находит, и жизнь меняется: замки, круизы, собственная яхта, драгоценности, тряпки умопомрачительные и все такое…»