— Сегодня? — ошеломленно пробормотал Хаген. — Сейчас?!
— Нет, через год! — рявкнул Крейн. — Я кому сказал, на борт! И только попробуй заговорить по пути с этой зеленоглазой вертихвосткой!..
Хаген даже не успел осознать, что происходит, а ноги сами понесли его вперед. Без помощи Крейна не обошлось? Феникс, внешне спокойный, на самом деле был похож на кипящий котел, с которого вот-вот должно было напрочь снести крышку. «Заступница! — ужаснулся Хаген. — Он за неполную неделю успел сойти с ума от безделья!»
И про какую это вертихвостку Крейн сказал ему напоследок?..
* * *
… — Ты сумеешь? — Дядюшка Пейтон пытливо смотрел ему в глаза, хмурился, словно не решаясь высказать вслух сомнения. — Ты ведь ещё так молод… и там не будет помощников, всё придется делать самому…
Хаген с трудом сдержал раздражение. Неужели его всё ещё считают ребенком?
— Я всё сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь. Вы получите свой пакет вовремя, в целости и сохранности.
— Ну-ну, — только и сказал Пейтон. — Желаю удачи.
Дело, которое ему поручили, и впрямь было не особенно сложным — если не принимать во внимание, что оно оказалось совершенно незаконным.
За полтора года, что Хаген прожил в доме Пейтона, дядюшка ни разу не заговорил с ним о том, на что сам намекал тогда, в своем кабинете. Пейтон, выдававший себя за обычного человека, держал небольшую лавку, в которой продавались бумага, чернила и аляповатые застежки для книг, украшенные дешевейшими камешками. Иногда дядюшка сам выходил к покупателям, но чаще это делали его помощники Виксен и Марио, тоже приходившиеся как торговцу, так и Хагену очень дальними родственниками. Наблюдая за своими «кузенами», один из которых оказался нелюдимым, с волчьими повадками, а другой — болтливым дуралеем, молодой пересмешник пришел к весьма лестному для себя выводу: их дар оставлял желать лучшего.
Когда-то тетушка Эвелла обучила племянника основам семейного искусства, и ей Хаген сейчас был весьма благодарен. Без бдительного надзора Хеллери он быстро наверстывал упущенное, и Пейтон всячески ему помогал, до поры не требуя ничего взамен. Уже через два месяца после начала занятий Хаген мог изобразить чужое лицо так, что даже при ярком свете полуденного солнца никто не заметил бы разницы. «Ты талантлив, мальчик мой! — воскликнул Пейтон восхищенно. — Даже Хеллери в молодые годы не сравнилась бы с тобой, что уж говорить обо мне…»
Хеллери? Выходит, бабушка запрещала ему пользоваться семейными способностями вовсе не из-за того, что сама была бездарна? Это была слишком уж сложная мысль для пятнадцатилетнего паренька, и Хаген её отбросил. Леди Хеллери осталась в прошлом, вместе со своей убежденностью в том, что надо сидеть тихо и ждать, пока всё образуется.
Ещё одна наука, которую он изучал под руководством Пейтона, требовала совсем других усилий и занимала гораздо больше времени. «Ты должен это выучить! — говорил дядюшка, вручая ему очередную книгу, где описаны были ядовитые растения, произрастающие на разных островах. — Эти знания, быть может, когда-нибудь спасут тебе жизнь!» Хаген послушно учил, удивляясь тому, как часто цветок, радующий взгляд, оказывается на поверку смертельно опасным. Частенько он засыпал над книгой, но Пейтона до поры, до времени это не волновало.
Иной раз Хаген выходил к клиентам вместо своих кузенов или даже вместо самого Пейтона: они были примерно одного роста и сложения, а всё остальное зависело лишь от грима. Ни разу никто не заподозрил подмены. Всё шло просто превосходно, за исключением одного — Трисса вдруг стала игнорировать кузена, уделяя подругам, книгам и одиноким прогулкам по городу куда больше внимания, чем хотелось бы. Но он не отчаивался и терпеливо ждал своего шанса.
Настал день, когда Пейтон осторожно намекнул племяннику, что хотел бы поручить ему некое дело — и тот с восторгом согласился. Недолго посомневавшись, дядюшка объяснил:
— Видишь ли, мой мальчик, в западной части города проживает некий Тео, художник. Как мне удалось разузнать совершенно случайно, он получил на днях письмо от Аматейна… очень важное письмо. И мне во что бы то ни стало нужно его раздобыть, потому что… хм… если я узнаю, что в нем написано, то смогу… смогу на шаг приблизиться к восстановлению нашего доброго имени! Так вот, ты когда-то обещал мне, что выполнишь любое поручение во благо клана…
— Приказывайте, дядя! — сказал Хаген. О том, что именно было сказано за время их первого откровенного разговора, он давным-давно позабыл. — Я сделаю всё, что нужно.
Нужно было всего-то спуститься в лавку, где кузены беседовали с каким-то покупателем, хорошенько этого незнакомца рассмотреть — но так, чтобы он ничего не заметил, — и надеть его лицо. После этого следовало отправиться в дом к тому самому художнику, войти по-хозяйски, не обращая ни на кого внимания, и забрать пакет. Дядя заботливо приготовил подробный план дома — и где только раздобыл? — описал печать, которая скрепляла столь необходимое ему письмо, и даже отыскал где-то плащ, украшенный богатой вышивкой.
Итак, если не брать во внимание муки совести, дело было плевое.
— Тебя не остановят, ни о чем не спросят, — сказал Пейтон. — Хозяин дома сегодня ужинает у правителя Фиренцы. А этот человек… ну, которого тебе нужно изобразить… они очень близкие друзья…
Хаген поморщился — он уже знал о странных привычках Соловьев и прекрасно понял, что подразумевалось под «близкими друзьями». Но волшебные слова «во благо клана!» прозвучали…
— Я всё сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь!
И сделал. Спустился на первый этаж, скользнул взглядом по одинокому посетителю, которого обихаживали сразу два дядиных помощника, а через порог шагнул уже с новым лицом — смазливой физиономией изнеженного юноши, с капризным ртом и причудливо изогнутыми бровями, правая выше левой. Волосы он с первого дня в Фиренце красил в черный цвет, и это оказалось весьма кстати. Никто — кроме, быть может, умелого щупача — не распознал бы подделки!
По пути к особняку художника Хаген с трудом сдерживался, чтобы не побежать, но вовсе не от страха — просто во всем теле появилась странная легкость. Казалось, он мог бы и взлететь! Не замедляя шага, самозванец вошел в чужой дом, походя отвесил пощечину мальчишке-слуге, не успевшему вовремя открыть дверь, и нахально украл из вазы красное яблоко.
Забрал пакет и был таков.
Обратно Хаген шел уже со своим лицом, не торопясь — и попал под ледяной ливень. Дома пересмешник только и успел, что передать пакет дяде, а потом рухнул на кровать, где целых пять пять дней пролежал в лихорадке, то и дело проваливаясь в беспамятство.
* * *
Как и подозревал Хаген, Кристобаль Крейн не стал задерживать отплытие: ещё до захода солнца «Невеста ветра» вышла из гавани Каамы и направилась на северо-запад. В тот же вечер капитан собрал в своей каюте тех, с кем привык советоваться — и как-то вышло, что пересмешник оказался в их числе. Компания и без него была довольно странной: Джа-Джинни, чьи крылья то и дело задевали что-нибудь из предметов обстановки, молчаливая Эсме, уделявшая больше внимания своему ручному зверьку, чем важному разговору, и злой Умберто, сильно исхудавший и осунувшийся.