— Выходит, девушка из Терриона была целительницей, — подытожил Крейн. — Но незнакомец просил её трижды…
— …и это подтверждает сказанное мною. — Эсме криво улыбнулась. — Все знают, что служители Эльги не могут отказывать страждущим, но что такое слово? Я могу произнести «да», но если моя сущность воспротивится, итог будет весьма печальным. Он спрашивал её один раз, обращаясь к уму, сердцу и душе. Она отказалась и умерла, хоть об этом в истории прямо и не говорится… — она помедлила. — То же самое произойдет, если попросить целителя о невыполнимом.
— Например, вернуть утраченную молодость? — спросил Крейн. — Я прав?
Эсме кивнула.
— Тогда понятно, — задумчиво произнес капитан. — Незнакомец хотел, чтобы целительница соткала ему новое полотно — то есть, омолодила его. Её сил на это не хватило… да и не могло хватить. Заступница весьма сурова к своим служителям, если не может оградить их от таких просьб!
— Мы всего лишь выполняем Её волю, — сказала целительница тихо, но твердо. — Мы помогаем или умираем… но лучше не надо про нас. Я так понимаю, Нами выбрал эту историю из-за первой фразы? «Было это в те времена, когда некто научил людей видеть сокрытое…»?
— Да, да! — оживился Умберто. — Я тоже это заметил! Некто — но не Феникс. Это очень любопытно, так?
— Ещё бы! — ворчливо отозвался Джа-Джинни, успевший к этому времени ещё раз перечитать написанное про себя. — Если верить легенде Звездочета, Феникс взял на себя вину за нарушение запретов, но это вовсе не означает, что он на самом деле их нарушал!
— Мы не знаем истинную сущность этих запретов, — заметил Крейн. — Нами как-то сказал мне и Эрдану, что люди задолго до пришествия основателей пользовались огнем — и это правда. Летать быстрее ветра не умеет нынче никто. А что касается умения «видеть сокрытое», так не мешало бы для начала понять, о чем именно идет речь.
— Как всё сложно… — скривился Умберто. — Легенды, запреты… а где же сокровища?
— Если называть сокровищем истину, — с усмешкой ответил Крейн, — то её расположение нам и предстоит выяснить. Но будут, думаю, и другие… драгоценности. Хаген, не хочешь читать дальше?
Задумчиво кивнув, пересмешник взял тетрадь, раскрыл на первой попавшейся странице:
«…помрачнел Капитан Ворон, словно туча: видел он, как летают по небу те, кто совсем недавно ползали по земле, точно черви. — Хорошо же! — сказал он. — Значит, люди научились летать сами, и поэтому увидят они самые большие крылья из всех, что есть у нас…»
— Не та, — сказал Джа-Джинни, протягивая что-то. — Ты перепутал тетради.
Хаген не ответил, и на него тотчас же внимательно уставились четыре пары глаз. Пересмешник сидел неподвижно и не мог оторвать взгляда от торопливого и немного резкого почерка — такого знакомого почерка!
«Это… нет… не может быть!»
— Что случилось? — спросил капитан ровным голосом, и Хаген понял: сейчас ему придется всё объяснить. — Ты что-то хочешь мне сказать?
— Я… — Хаген от волнения охрип. Капитану нельзя лгать, это он помнил прекрасно и не собирался проверять на собственной шкуре, что получится, если нарушить правило. — Эта тетрадь… откуда она могла оказаться у Звездочета?
Крейн пожал плечами.
— Откуда угодно! Он мог отобрать её у какого-нибудь путешествующего ученого или забрать с захваченного фрегата. Нам-то что?
— Я думаю… — Хаген прикоснулся к странице кончиками пальцев и словно наяву ощутил легкий аромат цветов, чье название так и осталось для него тайной. — Нет, я точно знаю. Капитан, это почерк принцессы Ризель.
Вот так. Шаг сделан, теперь деваться некуда.
— Ризель?! — переспросил Джа-Джинни, не скрывая изумления. — Откуда ты знаешь?
Крейн смотрел на своего матроса, чуть склонив голову набок; взгляд был пристальный, изучающий — и холодный. Пересмешнику даже показалось, что в спину подул внезапный северный ветер. Он подобрался, заставил себя не прятать глаза.
— Да, мне тоже хотелось бы знать, — сказал Крейн без эмоций, словно речь шла о каком-то пустяке. — Ты, выходит, бывал и в Яшмовом дворце?
Это был хороший вопрос — ответ на него мог бы разом всё прояснить, оставив тайну Хагена в неприкосновенности. Пересмешник ответил, стараясь не выдать волнения:
— Бывал. Я… выполнял там одно поручение и видел много документов. В том числе и те, которые писала сама Ризель. Она… не всегда доверяет писцам.
— Но позволяет читать документы незнакомцу?
— Я видел их мельком… — Хаген всё-таки опустил голову, будто спрятался. — Служанка принцессы рассыпала стопку бумаг. Мне этого достаточно, чтобы запомнить и почерк, и текст.
Холодный ветер стал сильнее. Он не верит, понял Хаген с внезапным ужасом. В общем-то, прозвучавшие слова были чистой правдой, но если Крейн почувствовал, что его связывает с Ризель нечто большее, чем мимолетные дворцовые встречи, то…
— Кое-что проясняется. — Крейн встал, прошелся по комнате. — Выходит, это работа Ризель. Принцесса участвует в заговоре против отца и сочиняет фальшивую легенду?
— Которая потом попадает к Звездочету? — Джа-Джинни поджал губы. — Не думаю.
— А если легенда настоящая, откуда принцесса могла её взять? — спросила Эсме.
Пересмешник и Феникс переглянулись: им пришла в голову одна и та же мысль.
— Из Книги основателей, — сказал Хаген, видя, что Крейн молчит. — Той самой, которую мой клан утратил давным-давно.
— Как и мой, — негромко проговорил Крейн. — Как и все прочие…
Он протянул руку; Хаген лишь сейчас понял, что по-прежнему держит в ладонях открытую тетрадь, и бережно передал её капитану. Отдавать не хотелось. Тонкие желтоватые листочки как будто повернули время вспять, перебросили его вновь на ту каменную скамью…
«Я с ума сойду!..»
Крейн вновь посмотрел на него долгим взглядом — почувствовал? — но сказал совсем не те слова, которых Хаген ждал:
— Поздно уже… идите-ка вы все спать.
Эсме, щуря усталые глаза, вздохнула с облегчением.
* * *
Лодка остановилась у причала, где блестящая вода казалась не просто черной, а чернильной. «Прибыли!» — сказал кормчий, шмыгнув носом. Единственный пассажир — высокий мужчина в плаще с низко надвинутым капюшоном, — до сих пор сидел на корме без движения, как будто спал. Заслышав кормчего, он кивнул и бросил монету, которую тот поймал с истинно кошачьей ловкостью.
Путь, проделанный ими за ночь, был коротким и длинным одновременно. Этот пустынный причал располагался не так уж далеко от оживленных улиц Аламеды, но ступить на него мог не всякий, и потому горожане жили своей жизнью, притворяясь, будто их совершенно не волнует толстая цепь, перегородившая вход в огромный залив.