Он огляделся, словно впервые заметив учиненный в саду разгром, но просить прощения не стал — поздно. Хмыкнул, небрежно провел ладонью по лицу, оставив серо-черную размазанную полосу.
Невысказанное слово звенело в тишине, как струна, готовая лопнуть.
— У тебя осталось одно желание, — произнес Феникс устало. — Береги его…
Но Лайра не успел ничего сказать, потому что над Каамой вдруг пронесся тревожный звон портового колокола. Он нарастал, бился взахлеб — вставайте! Беда! — и всем стало понятно, что этой ночью спать им уже не придется.
* * *
Через четыре месяца после того, что случилось в Яшмовом дворце, Хаген шел по улицам Фиренцы. Была глубокая ночь, и никто не тревожил одинокого путника, кроме бродячей собаки — та увязалась за ним ещё в порту и теперь трусила следом, пытаясь вымолить что-нибудь съедобное, но усилия её были тщетны: пересмешник сам чувствовал себя бездомным псом и был слишком зол, чтобы жалеть кого-то ещё.
На стук в дверь вышел сам Пейтон — зевая, шлепая стоптанными домашними туфлями, — и уставился на племянника, как будто тот был привидением.
— Я думал, тебя уже нет в живых, — сказал он тихо и хрипло. Хаген молчал. — Я знал, что ты благополучно попал во дворец и не менее благополучно оттуда выбрался, и после — никаких вестей. Что с тобой произошло?
Хаген судорожно вздохнул, сжал кулаки.
Не знает. Он ничего не знает…
— Что случилось? — повторил Пейтон настойчиво. — Ты на себя не похож! И что мы стоим на пороге, заходи в дом скорее!
— Я путешествовал, — негромко проговорил Хаген, не двинувшись с места. — И размышлял. Встречался с разными людьми и расспрашивал их о неких событиях, чтобы потом сравнить рассказы и свои воспоминания.
— И?.. — настороженно спросил дядюшка Локк. — Что ты узнал?
— Что я все эти годы был твоей охотничьей собакой, — просто ответил Хаген. — Породистым псом, за которого пришлось дорого заплатить. Его сытно кормят, моют и причесывают, а когда приходит время — отправляют в болото за жирной уткой, после чего, отмыв от грязи, оставляют в покое… на некоторое время.
Пейтон молчал.
— Ты давал мне понять, что мы помогаем врагам Императора из разных кланов и разных городов, а их имена — не моё дело, зачем они? Сделай то, принеси это, подмени, обмани… Я всё делал, как приказывали. А теперь вот — задумался о том, что происходило после и кто на самом деле получал от моих действий выгоду.
…«Пейтон Локк — тот ещё проныра, — рассказал Хагену старый пьяница в одной из столичных таверн. — Когда пересмешники ещё жили здесь, я услышал интересную историю — дескать, Пейтон распалился и ляпнул, что больше всего на свете ненавидит Гэри, своего лорда, потому что тот слабак и бестолочь, и если с Гэри что-то случится, он плакать не будет… Ну, я не знаю, что на самом деле с лордом произошло, только вот не удивлюсь, если Пейтон в этом деле как-то замешан…» Это была лишь одна из доброй сотни историй, которые он выслушал за два месяца — кому-то пришлось заплатить, кого-то нужно было припугнуть, но нашлись и те, кто только и ждал подходящего слушателя. Цепь событий, которые рассказчикам казались случайностями, постепенно выстраивалась в ужасающую картину: была в ней и загадочная болезнь его родителей, и тот день, когда Пейтон открыл ему «правду» и предложил вместе бороться за новое будущее клана. Теперь Хаген вспомнил, как странно почувствовал себя в кабинете дядюшки, как онемела его рука, а волны жара накатывали со всех сторон, разрушая волю, заставляя со всем соглашаться. Он даже понял, какой яд был на дверной ручке и какое противоядие — в стакане воды.
— Могу лишь догадываться, как и когда именно это произошло, — сказал Хаген. — К тебе явился посланник от Его Величества и предложил сделать то, что отказался делать мой отец — наверное, служить Империи, засылая шпионов в те кланы и города, что склонялись к неповиновению. Ты согласился… и первым делом убил моих родителей. Скажи, это была месть или Аматейн так решил?
— Он приказал… — проговорил Пейтон голосом, изменившимся до неузнаваемости. — Он… велел…
— Я тебе не верю, — перебил Хаген. — Для Императора Гэри Локк уже был уничтожен. Ты просто боялся, что мой отец, узнав о череде странных совпадений, всё поймет, а без него можно было действовать невозбранно. Далее ты разыскал нескольких молодых идиотов, на всё готовых ради того, чтобы вернуть «былое величие клана» — ха, какие громкие слова! Наше семейство никогда не было великим, нас называли оборотнями, безликими! Мы совершенствовали свое искусство, чтобы как можно дольше оставаться незамеченными! Но ты сыграл на нашей обиде, на злости… — Пересмешнику пришлось ненадолго остановиться, потому что его ярость сделалась почти что неуправляемой, а ведь ещё не все слова были сказаны. — Ты вошел в доверие ко многим. Семейство Фиренца… Лайра Арлини… правитель Кредайна… сколько их всего? Сколько людей и магусов были обмануты тобой?
— И тобой, мой мальчик, — раздалось в ответ. Пока Хаген всё больше распалялся, Пейтон, напротив, взял себя в руки и был готов вновь сотворить из поражения победу. — Ты тоже в этом участвовал.
— Да, и понес наказание! — Сердце Хагена колотилось всё чаще и чаще. — Твоё же ещё впереди, но сначала — последний вопрос. Скажи, зачем ты, отправляя меня в Яшмовый дворец, заменил яд на иглах? Ты заменил его на смертельный, зачем?!
Внезапная тишина показалась Хагену оглушительной. Что-то пошло не так: Пейтон смотрел на него и улыбался краем рта, улыбался не снисходительно или презрительно, нет — с теплотой и искренним сочувствием.
— Это было тяжелое задание, — проговорил он, наконец. — Я знал, что тебе может угрожать опасность, и решил о тебе позаботиться — только и всего.
Он говорил правду…
Наверное, лицо Хагена изменилось так, что всё стало понятно без слов, и старый пересмешник вдруг покачнулся, схватился за дверной косяк.
— Нет… — прошептал он хрипло. — Ты ведь не… Трисса?! Ты её…
Хаген молчал. Два пересмешника стояли, разделенные порогом дома, который никто из них так и не отважился переступить. Обоим не хотелось больше жить.
— Мне обещали… — хрипло выдавил из себя Пейтон. — Мне сказали, что если безликие вернутся на службу к Его Величеству, наш клан восстановят в правах. Мне обещали…
— Пойдем в кабинет, дядюшка, — сказал племянник. — Там мы закончим… разговор.
* * *
— Почему они не нападают? — спросил Лайра сам себя, а потом выругался и чуть было не швырнул подзорную трубу в море. Крейн лишь хмыкнул, не поднимая головы от карты, которую расстелил прямо на каменном полу.
Они находились на смотровой площадке сторожевой башни. Вид открывался превосходный: кругом простиралась сияющая океанская лазурь, к северо-востоку от входа в бухту плескались дельфы — охотились на мелкую рыбешку, рассекая волны острыми спинными плавниками, — а ещё чуть дальше широкой дугой расположились восемь черных фрегатов.