Оглянувшись, Маша увидела, что он уже твердо стоит на ногах. Он всегда быстро приходил в себя даже с жуткого похмелья, припомнила она, наверно, и сейчас то же самое. Но вот ей-то лучше не становилось!
— Я Разбоя зову, — обиженно сказала она. — И Эйлиса куда-то запропастилась… Как бы с ней чего не случилось!
— С ней, пожалуй, случится! — скривился Весь, как от зубной боли, и выругался так, что Маша уставилась на него в немом ужасе.
— Ты что?.. — спросила она. Весь, бывало, ругался, но обычно просто грязными словами, а вот подобных проклятий Маша от него еще не слышала. Он не сквернословил даже, а именно что проклинал Эйлису и всех ее родичей до десятого колена, и в устах жреца бога Смерти это даже ясным утром звучало жутко! — В чем дело?
— А ты не поняла? — Весь зло улыбнулся: — Ты ведь тоже из котелочка глотнула, верно? Ну так сообрази! Опоила она нас и сбежала. Разбоя увела, но пёс бы с ним, с конём… Она мой перстень фамильный уволокла!
Он скрипнул зубами, явно сожалея, что сейчас Эйлисы нет поблизости. Похоже, если бы он снова встретил эту девушку — убил бы, не раздумывая. Видно, та безделушка была ему действительно дорога. С перстнем Весь никогда не расставался, Маша знала: даже спрятав остальные украшения, эту вещицу он оставил при себе. Носил, правда, не на руке, в кожаном мешочке на шее, на прочной цепочке, и вот теперь его украла ушлая девица!
К счастью, остальное золото и украшения остались при них — Весь не упоминал об их существовании, так что Эйлиса унесла лишь тощий кошелек с остатками мелочи, а по-настоящему ценные вещи остались невредимы. Должно быть, девица решила, что больше с нищих артистов взять нечего и удовольствовалась перстнем да конём.
Весь был в ярости. По его словам, этот перстень его предку подарила дочь императора за какой-то подвиг (не исключено, что альковный), но с тех пор он передавался из поколения в поколение, на нём герб рода зи'Настуэрже, а теперь перстень оказался у воровки!
Весь явно предпочел бы отдать всё, что у него было (включая Машу), но вернуть перстень. Он прекрасно понимал, что сам во всем виноват, и от этого бесился еще сильнее. Ладно бы его Маша уговорила, мол, нужно верить людям и видеть в них лучшие стороны, так нет, сам повелся, как мальчишка, на хорошенькое личико, сам же и пострадал, не на кого вину свалить… Да и к Разбою Весь привязался… К тому же не стоило и думать догнать Эйлису на тихоходной Зорьке, да еще и на телеге!
«Так вот о чем говорила книга! — озарило Машу. — Все вокруг — моё, значит, красть не зазорно!»
Все мы задним умом крепки, говорят крестьяне!
То ли зарекшись отныне соваться в людные места во избежание неприятностей, то ли просто от вредности характера, но Весь приказал миновать сразу два поселения, и по всему выходило, что ночевать им предстоит в чистом поле.
Заговаривать с ним Маша не собиралась: уже который день тот был зол, как осенняя муха, а лучше сказать, гремучая змея, страдающая к тому же приступами бешенства. Даже помалкивая, можно было нарваться на презлющую тираду! Маша пока терпела, памятуя о том, что мужчины вообще болезненно переживают, если их достоинства не оценивают, как подобает, а уж тем более, если оказывается, что девице нужен был вовсе не сам кавалер, а его кошелек… Однако она уже начала посматривать на Веся не по-хорошему и подумывать о том, а не лучше ли будет потихоньку связать его, пока спит, заткнуть рот чем-нибудь, и так везти дальше. Чтобы не выражался! От него Маша узнала столько ругательств, сколько не услышала за все время работы на постоялом дворе в Перепутинске… Причем далеко не все они были непечатными: Весь умел выражаться витиевато, литературно, но так, что выходили сплошные непристойности. Несомненно, Эйлисе икалось не переставая!
Начинало уже смеркаться, но Маша не собиралась ничего говорить. В поле ночевать, так в поле, не так уж холодно… Всё лучше, чем спросить у Веся, куда это он направляется и получить в ответ гневную отповедь на тему того, что не ее это дело, пусть сидит и не болтает, и вообще, могла бы сразу понять, что Эйлиса аферистка, а если поняла, так почему не сказала и не убедила, не предоставила доказательств?..
— Вон туда поворачивай, — угрюмо сказал Весь. Приступы особой язвительности сменялись у него периодами глубокой мрачности, в которые он хотя бы молчал.
Маша посмотрела налево: там маячил какой-то лесок. Конечно, под его прикрытием ночевать приятнее, чем в чистом поле, но что-то ее насторожило. Дорожка туда вела неширокая, не сказать, чтобы сильно изъезженная, а еще…
— Весь, там знак какой-то на столбе висит, — тронула она мужчину за плечо. — Видишь?
К покосившемуся деревянному столбу на обочине был приколочена широкая доска, а что на ней написано, разобрать не вышло — дерево потемнело от времени и дождей, а надпись давно не подновляли.
— Висит и висит, не удавленник же, чтобы от него шарахаться! — окрысился тот, Маша молча пожала плечами и подстегнула Зорьку.
Лошадь, видно, сообразив, что один из седоков не в настроении, сегодня не капризничала, шла то быстрым шагом, то бодрой трусцой, явно не желая, чтобы вожжи в руки взял Весь, так что до леса путники добрались совсем скоро, еще темнеть не начало.
Пока Весь разводил костер (у Маши до сих пор плохо выходило обращаться с кремнем и огнивом), девушка привычно распрягла лошадь, обтерла ее пучком травы, решив проснуться пораньше и как следует вычистить кобылу, задала корма и стала раскладывать припасы. Там оставалось еще довольно, так что голодать не приходилось, хоть шустрая Эйлиса и прихватила с собой кое-что на дорогу. Похлебку варить Маша не стала — это долго, да и готовила она, мягко говоря, неважно, лишний повод Весю фыркнуть на нее.
Жевали молча, сидя по разные стороны костра. Весь, судя по физиономии, мучительно переживал потерю перстня. Что такого особенного в нем было, Маша понять не могла. Ну, старинный, красивый, дорогой… Но разве у Веся мало других побрякушек (хорошо еще, их Эйлиса не утащила, не знала об их существовании, а потому и найти не могла… впрочем, Маша и сама не понимала, куда Весь их прячет!), денег? Взял бы да заказал такой же… Правда, соваться с этим предложением к мужчине она не стала, догадываясь, как тот отреагирует.
Все в таком же гробовом молчании покончили с ужином, Маша сложила остатки в котомку, обошла костер, чтобы убрать её на место, в телегу, и вот тут-то Весь и насторожился. Она даже не увидела, скорее, почувствовала, как мрачная его неподвижность сменилась напряжением натянутой тетивы. Видимо, что-то показалось ему странным в окружающем лесу, но что именно? Маша, как ни таращилась по сторонам, ничего увидеть не могла.
Весь молча потянул ее за штанину, вынуждая присесть рядом, сам неуловимо переменил позу, подобрав под себя ноги.
— Башкой не крути, — сказал он ей почти в самое ухо, так что его дыхание щекотало Маше щеку. Наверно, со стороны могло показаться, будто они целуются, подумала девушка и невольно покраснела. — Смотри мне за спину. Что видишь?