Камень отвесно выступал из глубокой воды и на первый взгляд казался неприступным. Но на его боку нашлась небольшая выемка, в которой при желании можно было различить след маленькой босой ноги. Если хорошенько потянуться, можно шагнуть на нее с берега, уцепиться руками за край валуна… Карререс улыбнулся, представив, как Реме каждый день взбирается сюда – зачем? Он поставил ногу на приступок и, подтянувшись, забрался на камень.

Плоская вершина заросла коротенькой травой, мягкой и упругой. На деревце, оказавшимся молодым гранатом, трепетали крупные красные цветы, и вокруг них вились несколько колибри. Маленькая ящерка бросилась из-под ног и скрылась в траве. Пирамида из булыжников оказалась очагом; угли и зола были размыты вчерашним ливнем – похоже, Реме не забиралась на камень с тех пор, как на озере появился Брид.

Ровная площадка между цветущим деревом и огнем… У Карререса вдруг появилась уверенность, что Реме приходила сюда танцевать. Он почти видел этот неторопливый, чувственный танец. Видел, как нагая хранительница вьется под музыку, слышную ей в журчании источника, как от взмаха головы темным облаком взлетают волосы. Босые ноги, не сминая травы, переступают в четком, легком ритме, отблеск огня падает на лоснящуюся бронзовую кожу, руки мечутся коричнево-розовыми бабочками…

Карререс сел, прислонился спиной к тонкому стволу и раскурил трубку. Он улыбался и вспоминал Реме, танцующую на празднике, представляя ее здесь, на травяной сцене, выступающей из озера, облитую жаркими лучами солнца или прохладным, как воды Бимини, лунным светом. Реме взмахнула копной волос, взглянула через плечо, опалив взглядом темных глаз. На щеках вспыхнул темный румянец. Хранительница изогнулась, вытягиваясь, раскрываясь, как темный цветок, невыносимо желанная, полная плодородной силы…

Карререс вскочил, поперхнувшись дымом.

– Просто живу, говоришь? Всего лишь традиция?! – воскликнул он и расхохотался.

Четверть часа спустя Карререс легко взбежал по лестнице, ведущей к хижине Реме, и забарабанил в шаткую дверь ладонью. Не дождавшись ответа, он прислушался. В доме было тихо. Уже понимая, что Реме там нет, Карререс подошел к незастекленному окну и осторожно отодвинул легкую занавеску. Он увидел букет цветов в вазе из тыквы-горлянки на низком столике, россыпь подушек на циновке, пустой гамак. Ни следа хозяйки – похоже, Реме до сих пор бродила где-то, переживая вторжение Карререса в секреты источника.

Слегка остыв, Карререс присел на крыльцо и задумался. Что он, собственно, собирался сказать Реме? Потребовать, чтобы она подтвердила его догадки, объяснила, как именно происходит колдовство? Попросить, чтобы станцевала у него на глазах? Спросить, почему она перестала это делать с тех пор, как на Бимини появились чужие, когда собирается танцевать вновь?

Карререс вспомнил жаркое смущение, охватившее Реме, когда она признавалась в любви к танцам, и едва не хлопнул себя по лбу. Теперь он знал, как помочь Бриду. Если и без того сгорающий от страсти капитан увидит танец хранительницы – он окончательно утратит контроль над собой. Но чем ответит ему Реме? Не угрюмая девочка, привыкшая к одиночеству, а жрица источника, подпитывающая его силы? Карререс торопливо просчитывал варианты. Капитан не сможет причинить вреда Реме – в этом доктор был уверен. Сам воздух Бимини охраняет эту девушку. Если вдруг предположение неверно – появление капитана прервет танец, вызовет у хранительницы досаду, смущение, злость, – но и только. Но если Карререс прав – танец не остановится; Реме вплетет в него капитана, и тот наконец обретет себя. А некоторое время спустя какая-нибудь юная девушка из индейской деревушки услышит зов…

Подперев голову ладонью, Карререс смотрел на озеро. Конечно, вряд ли сила источника исходит лишь от хранительницы, думал он. Да и вообще с действием воды не все было ясно. Надо будет провести несколько экспериментов. Попытаться расшифровать орнаменты – доктор был уверен, что ложе ручья украшено узорами не только для того, чтобы было чем полюбоваться. Надо будет расчистить дно, а затем нарисовать небольшую копию на дне обычного сосуда и посмотреть, что из этого выйдет. Надо будет… Карререс смотрел на озеро. Его поверхность была ровной, как зеркало, и лишь вдающиеся в озеро мостки нарушали безмятежную гладь. Мешок с подарками по-прежнему валялся на досках и выглядел уже так, будто пролежал там сотню лет. Карререс рассеянно подумал, что причал выглядит каким-то пустым, осиротевшим, и вновь сосредоточился на плане экспериментов.

Глава 24

– Шеннон, ты, кажется, хороший охотник? – спросил Карререс тем же вечером. – Умеешь выслеживать птицу и прочее в этом духе?

– Это я могу, – кивнул моряк. – Хотите дичи? Пожалуй, завтра на рассвете смогу что-нибудь раздобыть.

– Спасибо, Шеннон. Это было бы неплохо. А не мог бы ты достать мне свежее яйцо?

– Яйцо?

– Да, – Карререс показал пальцами небольшой овал. – Такое обычное птичье яйцо, вроде куриного.

– Бросьте, Барон, – вмешался Ти-Жак. – Знаю я эти яйца. Разбиваешь на сковороду, а из него вместо желтка дохлый птенец вываливается, склизкий, как тухлая лягушка, страх! Любому аппетит отобьет. Вот, помнится, застрял я на одном острове… Одни чайки, и тех не поймать. Приходилось ползать по скалам, собирать яйца. Они смердели так, будто их в бочке с прогорклым рыбьим жиром держали. Нет, ничего нет лучше доброй деревенской несушки, откормленной чистым маисом…

– Мне не для еды, – сухо ответил Карререс.

– А! – оживился Ти-Жак. – Что, вода ножичком не режется?

– Как это? – удивился Шеннон.

– Боцман шутит, – объяснил Карререс. – Вы, Ти-Жак, слишком умны, чтобы быть простым моряком.

– Так я и не простой, я боцман и старший помощник нашего несравненного капитана, – казалось, Ти-Жак брызжет ядом. – Кстати, что-то давно не видно нашей хозяйки. Похоже, Брид увел ее подальше, чтобы мы не слышали, как красавица раздает оплеухи…

– Так она уехала, – откликнулся Шеннон.

– Как это уехала? Куда? – насторожился Ти-Жак.

– Не знаю. В гости, может быть? Прибежала вся растрепанная, нос красный, глаза зареванные. Прыгнула в лодку – и ходу.

– Откуда ты знаешь? – вмешался Карререс. Его охватила беспокойство. Сиротливые мостки… Правильно – не хватало маленького каноэ.

Шеннон густо покраснел и вытащил из-под кучи мешков подзорную трубу.

– Вот, – сказал он. – Одолжил у кэпа. Купалась она, – объяснил он, пряча глаза.

– Да ты у нас не промах! – развеселился боцман. Шеннон принялся вяло отговариваться.

– Когда она уехала? – оборвал их доктор.

– Днем сегодня, после полудня.

– Дура! – в сердцах воскликнул Карререс и заходил по вытоптанному пятачку вокруг костра. Конечно, Реме и раньше покидала остров. Вполне возможно, хранительница просто решила развеяться… Карререс покачал головой, не веря сам себе. Вряд ли Реме, и так уставшая от постоянного присутствия людей, захочет увидеть кого-то еще. Он вспомнил сегодняшний разговор, последний выкрик Реме, и тревога охватила его с новой силой. – Упрямая дура, – повторил он тихо.