– Мошенник! – заорал он в пролом и отпрянул, оглушенный эхом.
– Камешки, – сказал Герберт каким-то булькающим голосом.
Клаус тяжело наклонился над монетой, твердо стоящей на ребре между двумя обломками кирпича.
– Камешки, – горько повторил он. – Пойдем.
– Элли? – позвал Карререс.
По подземному коридору прокатилось влажное эхо. Доктор быстро пошел по тоннелю, стараясь ставить ногу беззвучно, чтобы не заглушить ответ. Тело еще не успокоилось после схватки; колотилось сердце, руки сжимались в кулаки, и воздух, казалось, пах кровью. Впрочем, запах вскоре исчез; Карререс сбавил шаг и снова окликнул Элли.
– Я здесь, – отозвался слабый голос, и Карререс свернул на звук.
Элли сидела на берегу канала, едва заметная в полутьме, – свет с улицы с трудом пробивался в этот тоннель. Она мерно раскачивалась, обхватив себя руками. Подойдя ближе, Карререс увидел, что Элли сидит в опасной близости от воды. Все еще взбудораженный дракой, он легко подхватил Элли подмышки, успев ощутить, как она дрожит, поставил на ноги на безопасном расстоянии от кромки набережной и со смехом взъерошил ей волосы. Элли медленно отстранилась, огляделась и замерла, увидев, что доктор один.
– Ты убил его, – ровным, мертвым голосом сказала Элли.
– С ума сошла, – лениво откликнулся Карререс. Элли всмотрелась в его лицо и кивнула.
– Прости, – проговорила она. – Но когда ты заставил меня уйти, я подумала…
– Да я боялся, что ты подвернешься под лезвие. С тебя сталось бы полезть нас разнимать. Вот был бы номер, если бы ты случайно напоролась на нож!
Элли потупилась.
– Я так боялась, что ты его убьешь, – сказала она.
– Тебе было бы очень жаль его? – быстро спросил Карререс.
– Все-таки мы когда-то дружили, – равнодушно ответила Элли. – Пока он не начал строить из себя жениха. Но… дело не только в этом… – она подняла глаза, заглянула в лицо Каррересу.
– Понятно, – с усмешкой кивнул он. – Но теперь ты убедилась, что я не хладнокровный убийца?
– Да, – ответила Элли все тем же ровным тоном, и Карререс удивленно взглянул на нее.
– Боюсь, ему теперь нездоровится, – нахмурился он. – Нет, я не ранил его. Но у него и так были расшатаны нервы, а теперь и вовсе нелады с психикой. Надо же было вам с Гаем заявиться именно к нему! Ты проела дырки в его реальности, уж извини. А последние приключения – добили окончательно…
– Бедный, – произнесла Элли.
– Ничего не поделаешь, – пожал плечами Карререс. – Но, думаю, он оправится сам, и довольно быстро. На редкость нормальный человек – неудивительно, что тебе с ним было скучно.
Элли кивнула. Только сейчас Карререс заметил ее неестественную сдержанность. Тревожно задрав брови, он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
– Что случилось, Элли? – спросил он. – С ним все будет в порядке…
– Дело не в Герберте, – все тем же пугающе-спокойным голосом ответила Элли. – Совсем не в нем. Мама… – проговорила она и беспомощно разрыдалась.
Рассерженная и напуганная, Элли протиснулась в коридор, который когда-то пересекал тюремный подвал, и пошла вперед, стараясь не вслушиваться в топот и вскрики наверху. Она залезала сюда лишь пару раз, в детстве, но никогда не заходила далеко. Элли ожидала, что подземные переходы покажутся ей маленькими и тесными – но вскоре обнаружила, что может идти, не пригибаясь и не протискиваясь боком сквозь завалы, будто вода за эти годы вместо того, чтобы занести полости, лишь расчистила их.
Воздух был сырым и затхлым, но вони канализации, которой так опасалась Элли, почти не чувствовалось. Элли вспомнила, как Гай с Гербертом пугали ее пиратами-мертвецами, живущими в подземелье. На секунду она задумалась, как могла проникнуть в детские фантазии эта невозможная правда; потом пришло в голову, что как раз из-за того, что пираты-призраки все-таки существуют, Герберт сейчас дерется с Каррересом, – и, может быть, сам скоро будет мертв. Она попыталась вызвать чувство вины за то, как обошлась с Гербертом, но, как ни пыталась, не находила в себе ни капли раскаяния – и из-за этого чувствовала себя виноватой.
Коридор закончился несколькими высокими ступеньками, поросшими рыжеватым мхом. Поколебавшись, Элли начала спускаться. Пропитанный водой известняк крошился под ногами, впереди что-то поблескивало – присмотревшись, Элли поняла, что это черная вода, плещущая у подножия лестницы. Судя по запаху, канал был относительно чистым – от него несло водорослями и тиной, даже немного гнилью, но ничем больше. Стены покрывала мохнатая слизь, которая, казалось, чуть отсвечивала в полумраке – бледный свет едва пробивался сквозь трещины в потолке, забитые комьями земли и корнями.
Лестница разделилась надвое, уводя к узким набережным, тянущимся с обеих сторон канала. Элли медленно пошла по левому берегу, стараясь держаться подальше от воды – от нее исходила смутная угроза. Казалось, под смоляной поверхностью канала ходят какие-то сумрачные тени чернее черной воды, безмозглые, но исполненные слепой, голодной ярости. Пройдя несколько метров, Элли остановилась. В подступающей со всех сторон темноте злость на Карререса и Герберта прошла, уступив место страху. Элли оглянулась. Трещина в стене, через которую она попала в подземелье, показалась ей далеким фонарем, подвешенным кем-то, чтобы не дать ей найти настоящий выход. Он то и дело мигал, будто вокруг лампы метались гигантские мотыльки.
Послышался тихий всплеск, и Элли испуганно обернулась на звук, готовая увидеть плывущую к ней черную тварь. Но из глубины туннеля неспешно приближалось пятнышко золотистого света. Элли отступила к стене и вжалась в неглубокую нишу: кто бы ни надвигался оттуда, связываться с этим существом не хотелось. Плеск становился все громче, и вскоре Элли разглядела маленькую лодку с горящей керосиновой лампой на носу.
Суденышком правила закутанная в шаль женщина; ее подсвеченное снизу лицо с глубокими складками у рта казалось жутковатой скорбной маской. Когда лодка уткнулась носом в ступени, женщина встала, и, подозрительно оглядевшись по сторонам, вышла на берег. Она было наклонилась, будто собираясь вытащить что-то из лодки, но замерла, тревожно глядя на далекий выход: видимо, мельтешение теней у пролома насторожило ее. Элли затаила дыхание, чтобы не выдать себя. Помявшись, женщина оставила лодку и стала крадучись пробираться к пролому.
Выдохнув, Элли вытянула шею, разглядывая лодку. Чуть освещенный лампой, на дне стоял какой-то стеклянный сосуд; огонь отбрасывал на его бока маслянистые блики, просвечивал насквозь, и было видно, как в мутноватой жидкости что-то вяло шевелится – белесый, полупрозрачный призрак, разбухший в густой жидкости, лишенный формы. Он его медлительного копошения к горлу подкатывала тошнота; банка казалась отвратительно-притягательной, и Элли не могла отвести от нее глаз. Фантом чуть повернулся, показывая прозрачные и как будто покрытые слизью плавники. Сердце Элли заколотилось; от радостного возбуждения захватило дух. Она едва дождалась, пока женщина отойдет достаточно далеко. Как только шаги зазвучали глуше, Элли, пригибаясь, бросилась к лодке.