— Только двое? Какое разочарование!
— Там была парочка побочных сюжетов.
— Вот как.
Она обернулась, все еще не выпуская ручки холодильника из мокрой от пота ладони.
— Вам это кажется смешным, так ведь?
— Да, но я стыжусь себя.
Ей страшно хотелось понюхать его. Волосы Хита уже высохли, кожа наверняка пахнет мылом и чистотой. Она многое отдала бы, чтобы прижаться носом к его груди и вдохнуть, а потом зарыться поглубже и, может, найти островок шелковистых волосков погуще и с наслаждением ощутить, как они щекочут нос.
— П-пожалуйста, уходите, — едва не заплакала она. Хит склонил голову набок:
— Простите, вы что-то сказали?
Аннабел схватила первый же холодный предмет, которого коснулась ладонь, и захлопнула дверцу.
— Вы знаете, что я испытываю ко всему этому. К… нам. Прошлой ночью вы выразились достаточно ясно. — И я права.
— Знаю.
— В таком случае почему спорили со мной?
— Синдром придурка. Ничего не могу поделать, тем более что я мужчина. — Его губы растянулись в ленивой улыбке. — А вы — нет.
Зарядов сексуального электричества, насытивших воздух к этой минуте, было достаточно, чтобы осветить планету. Хит стоял между ней и спальней, и если она пройдет слишком близко, наверняка поддастся искушению лизнуть… поэтому Аннабел направилась к крыльцу и едва не споткнулась о матрас, который он вытащил прошлой ночью. Он расправил простыни, взбил подушки и сложил одеяло пополам. Матрас выглядел куда аккуратнее, чем двуспальная кровать Аннабел!
— Вы хотите сандвич с этим? — удивился Хит. Аннабел не сразу поняла, что он имеет в виду, но, проследив за его взглядом, увидела, что держит в руке банку французской горчицы.
— Горчица имеет снотворное действие, — сообщила она.
— Никогда о таком не слышал!
— Не можете же вы все знать.
— Очевидно, нет.
Часы протекали несколько секунд в абсолютной тишине.
— Вы ее едите ложками? Или намазываете на хлеб? — не выдержал Хит.
— Я иду спать.
— Если намазываете, я, пожалуй, мог бы помочь. Аннабел, вспыльчивая, как все рыжие, с грохотом поставила банку на стол.
— Почему бы мне сразу не вручить вам мои трусики и покончить с этим?
— Пожалуй, пойдет.
Его зубы сверкнули, как у акулы.
— И что, если я вас поцелую, снова начнутся проповеди? Ее гнев поутих, сменившись тревогой.
— Не знаю.
— Вы знаете, какой размер у моего эго. Почти беспредельный. Но манера, в какой вы вчера отвергли меня, ранила душу и граничила с жестокостью.
Он сунул большой палец за резинку шортов и оттянул — получился глубокий заманчивый треугольник, от вида которого у Аннабел потекли слюнки.
— Я постоянно гадаю, когда успел потерять свой неповторимый стиль. — Он передвинул палец ближе к бедру, обнажая еще больший участок кожи. — Надеюсь, вы понимаете, почему я немного обеспокоен.
Глядя на упругий живот, Аннабел едва сдерживала желание приложить ко лбу холодную банку с горчицей.
— Э… на вашем месте я бы так не расстраивалась, — пробормотала она и, собрав остатки воли, начала протискиваться мимо.
Возможно, ей бы это удалось, если бы он вдруг не коснулся ее руки. Ничего интимного, всего лишь легкое скольжение пальцев, обычный прощальный жест, но этого оказалось достаточно, чтобы она замерла как вкопанная.
А вместе с ней застыл и он. В глазах светилось обещание беды, смягченное легким извинением.
— Черт возьми, — прошептал он, — иногда я слишком самонадеян… себе же во вред.
И не успела она ответить, как он рывком притянул ее к себе и, завладев губами, пробежался ладонями по очертаниям ее спины. И она все позволила ему. Как позволяла прошлой ночью. Игнорируя тот факт, что хуже этого ничего не могло быть. Игнорируя все причины, по которым она не должна наслаждаться каждым мгновением этой единственной ночи, чтобы завтра не расхлебывать последствия.
— Не могу терпеть.
Его гортанный шепот окутал ее щеку шелковым шарфом ласки. Молния под его руками распалась на две половинки, обнажив ее до пояса.
— Но мы все испортим, — пробормотала она ему в губы, чувствуя себя обязанной сказать нужные слова, хотя ни единым движением не пыталась его остановить.
— И все равно давай сделаем это, — выдохнул он. — Разберемся после.
Именно то, что она хотела слышать. Она затерялась… забылась в поцелуе, покорная, онемевшая, глупая… чуточку влюбленная.
Еще мгновение — и платье улеглось лужицей у ее ног. Вскоре в лужицу упали лифчик, трусики и все, что было на нем, — черные спортивные шорты. Дело происходило на крыльце, но было темно, густые деревья заслоняли вид с дороги, и вообще кому какое дело?
Хит одной рукой сжал ее плечо и долго смотрел на груди. Не дотрагиваясь. Просто смотрел. Потом провел кончиками пальцев вниз по спине и слегка нажал на поясницу. Аннабел вздрогнула, прижалась щекой к его груди и чуть дотронулась губами, отчего он со свистом выпустил воздух из легких и отскочил как ошпаренный.
— Не смей шевелиться, — только и успел крикнуть он, прежде чем метнуться на кухню, дав ей возможность увидеть незабываемое, хоть и слишком короткое зрелище тугих мужских ягодиц. Ей вдруг пришло в голову, что Хит, должно быть, побежал за сотовым, чтобы, подобно Юлию Цезарю, делать несколько дел одновременно, но оказалось, что он просто выключил светильник на кухне, оставив только лампочку над плитой, а потом исчез в гостиной, где тоже выключил все освещение. И тут же появился на крыльце. Приглушенное золотистое сияние с кухни отблесками играло на мускулистом теле. Хит шагнул к ней. Она едва успела заметить, как он возбужден. Подойдя ближе, он поднял три крошечные упаковки и прошептал:
— Считай это знаком моей симпатии.
— Отмечено и оценено, — ответила она так же тихо.
Он вдавил ее в матрас. Аннабел вспомнила, как яростно он шел к цели, и поняла, что «женский вечер в кинозале», должно быть, неоправданно повысил ее надежды на продолжение игры. И верно, уже через минуту он лег на нее и потянулся губами к ее груди. Она погрузила пальцы в его волосы.
— Ты намерен торопить меня?
— И не сомневайся.
Он опустил руку на ее живот, уже стремясь к заветной точке.
— Я хочу еще целоваться.
— Без проблем.
Он взял сосок губами. Аннабел задохнулась.
— В губы.
Но Хит, часто дыша, продолжал терзать крошечный напряженный бугорок.
— Давай поторгуемся.
Аннабел вонзила ногти в его спину, уже влажную от тех скромных попыток сдержаться, которые он все же честно предпринимал. Ее бедра автоматически раскрылись.