Уинни рассеянно кивнула.
Она заявилась всего десятью минутами раньше Райана в сопровождении Колина и сказала, что оконную задвижку заело и она попросила Колина помочь, чему Шугар Бет ни на секунду не поверила. Уинни явно решилась на какую-то проделку. Хочет позлить то ли ее, то ли мужа. Очевидно, они оба уже успели поужинать во Френчменз-Брайд. Ну просто сердце радуется, на них глядя!
— Ты вела себя на редкость бесстыдно, — продолжала Уинни, глядя на дверь. — Просто вешалась ему на шею.
— Обвилась вокруг него, как удав. И поверь, он это заметил.
— Гм…
Шугар Бет ожидала, что Уинни схватит сумочку и бросится за Райаном. Но та подняла горшочек с белыми тюльпанами и поплыла наверх с дремотной улыбкой на лице. Шугар Бет покачала головой:
— Смотрю, эта женщина всерьез взялась разыгрывать недотрогу.
— Пойдем на кухню, — велел Колин. — Я сварю тебе горячего шоколада.
— Во всем мире не хватит шоколада, чтобы удовлетворить меня сегодня ночью, — вздохнула она, но все же последовала за ним.
— Так сильно хочется выпить? — спросил он, открывая холодильник.
— Нет. Просто устала. И раздражена, — ответила она, немного подумав.
— Благородство — ужасная гадость.
Он подозрительно понюхал молоко, прежде чем вылить в кастрюльку, потом извлек из буфета древнюю жестянку с какао.
— Ты действительно была алкоголичкой или, по обыкновению, преувеличиваешь?
— Скажем так: я была склонна к излишествам в смысле выпивки. И зауважала себя в тот день, когда впервые заказала просто содовую. Без виски.
— И давно это было?
— Как раз перед тем, как встретила Эммета. А до того пьянство стало моим способом справляться с кризисами.
— А теперь ты делаешь это с помощью сахара.
— И жира. Не забудь жир!
Он отрегулировал пламя под горелкой и обернулся к ней. Ленивый взгляд нефритовых глаз заставил сердце биться сильнее.
— У тебя что-то надето под этим джерси.
— Разумеется.
Он вопросительно поднял бровь.
Шугар Бет приказала себе попридержать язык, но что поделать, если она рождена неисправимой?
— Только «Белая гардения» [23] тети Таллулы.
Ей бы следовало вспомнить, как опасно играть с мастером. Губы Колина чуть дрогнули в усмешке. И без того неспешный осмотр продолжался, похоже, до бесконечности, посылая сквозь нее крохотные волны возбуждения. Не желая потакать ему, она намеренно резко отвернулась якобы для того, чтобы найти сахарницу и кружки. Она не сказала всей правды. Кроме «Белой гардении» на ней были голубые трусики-бикини с растянутой резинкой.
Колин делил свое внимание между кастрюлькой и ее ногами. По мере того как тянулась тишина, напряжение все возрастало, но, похоже, Колина это ничуть не беспокоило. Почему он просто не уйдет? Даже зная, что Уинни наверху, она все равно не чувствовала себя в безопасности и к тому времени, как он стал разливать шоколад по кружкам, она едва не выпрыгивала из собственной кожи. И почти выпрыгнула, когда он наконец заговорил:
— Все в городе только и говорят о том, как ты спасла жизнь Уинни.
— Вернее, подставила ей подножку у самой двери, а потом вытащила наружу, чтобы все считали, будто я действительно ее спасла.
Он улыбнулся и отсалютовал ей кружкой:
— Молодец!
— Ты слишком долго водился со мной.
— Интересно, что Уинни даже не упомянула об этом.
— Для такого она слишком хитра. Собирает улики против меня, чтобы иметь под рукой побольше оружия.
— Что ж, это все объясняет, — кивнул он, вытащив из кармана сотовый.
Шугар Бет нахмурилась, наблюдая, как он набирает номер. Послышался приглушенный писк автоответчика.
— Райан, это Колин. Уинни ночует у Шугар Бет, но оставила машину у моего дома. Поговорим завтра.
— Собираешься рассказать, что мы его подставили? — буркнула Шугар Бет.
— Соблазнительно, но думаю, нужно предоставить это Уинни.
Он снова пялится на ее ноги!
— Прекрати!
— Значит, ты твердо решила меня бросить?
— Абсолютно, — заверила она, ощутив, как перехватило горло.
Он подступил ближе.
— Надеюсь, не может быть никаких сомнений в том, что я и не подумаю заставлять тебя вернуться ко мне? — Еще один шажок. — Британские правила честной игры и все такое…
— Колин…
— Правда, теперь я американец.
Он провел ладонями по ее рукам сверху вниз, оставляя шлейф ошеломляющих ощущений.
— А мы, янки, — народ агрессивный.
— О, Колин…
Больше она ничего не успела сказать, потому что он снова целовал ее и она позволяла, отвечая на поцелуи, вбирая в себя его язык и отдавая в ответ свой. Он коленом раздвинул ее бедра, полез под футболку и сжал груди.
— Господи, Шугар Бет, ты такая сладкая…
Тепло его рук проникало сквозь ткань трусиков. Она ослабела от желания к нему. Опять эта слабость! Больше она такого не вынесет!
— Нет! — вскрикнула она, отталкивая его. — Не позволю превратить себя во что-то вроде сексуального вызова! Я серьезно, Колин! Я для тебя не препятствие, которое следует взять, чтобы доказать собственную ловкость или храбрость!
Веки его чуть опустились, а губы, которые только секунду назад были такими мягкими, отвердели на глазах.
— Так вот что ты думаешь обо мне?
Она потерла руку, запустила пальцы в волосы и медленно покачала головой:
— Нет. Ты агрессивен, но никогда не был хищником. И не собирался причинить мне боль.
— Совершенно верно. И зачем трудиться, когда для этого хватает тебя самой? Остается надеяться, что утром ты будешь в более сговорчивом настроении.
— Утром?
— Я обещал тебе помочь обыскать вокзал и каретный сарай. Неужели забыла? Встречаемся часов в десять, договорились?
Провести с ним утро? Только этого не хватало! Идея не из лучших, но она нуждалась в его помощи. И что бы он там ни задумал, она не позволит изводить себя поцелуями.
— Договорились, — кивнула она. — В десять.
Обычно Джи-джи не слишком любила посещать церковь. Иногда проповеди были вроде ничего — пастор Мейфэр был классным парнем, да и занятия в воскресной школе сегодня были вроде интересными, но она не так чтобы была помешана на Библии, в которой содержалось чересчур много гнетущих мест и которую, по мнению Джи-джи, следовало бы запретить читать детям ввиду разгула насилия едва не на каждой странице. Однако сегодня утром она даже не возмутилась по поводу того, что Иоанн Креститель лишился головы из-за капризов наглой девицы, поскольку как раз перед началом службы на скамью рядом с ней уселась мать.