— Она снова пытается расстроить тебя, мама.
Шугар Бет спрятала улыбку.
— Если будешь портить мне веселье, детка, я тебя вышвырну.
Джи-джи подалась вперед.
— Он заедет за ней в семь. Накрасьте ее, Шугар Бет.
— Я сама накрашусь, — отрезала Уинни.
— А Шугар Бет лучше подводит глаза.
— Это верно. Свои глаза я знаю как собственные пять пальцев. И волосы тоже. Что скажешь, если я немного подровняю твою стрижку?
— Согласна.
Разговор зашел на другие темы, и Шугар Бет, сама не зная почему, рассказала им о Дилайле, умолчав только о финансовых проблемах с падчерицей.
Джи-джи наморщила носик:
— Иметь такую старую падчерицу! До чего же противно, правда?
Уинни улыбнулась и дотронулась до руки дочери:
— Любовь — странная штука, Джи-джи. Никогда не знаешь точно, когда она на тебя свалится и как сильно захватит.
По крайней мере в этом Шугар Бет и ее коварная сестрица были полностью согласны.
Колин сидел в баре вестибюля отеля «Пибоди Мемфис», пытаясь утопить угрызения совести в виски. Сегодня он решил надраться до синих чертиков. Южане утверждали, что дельта Миссисипи начинается в вестибюле отеля «Пибоди Мемфис», но больше всего это место было известно своими утками. Вот уже более семидесяти пяти лет каждое утро, в одиннадцать часов, небольшая стайка крякв дружно маршировала по красному ковру под звуки «Кинг коттон марш» Сузы [26] к фонтану из белого итальянского известняка, где и плескалась весь день.
Но сейчас был вечер. Утки удалились на покой, и приглушенное освещение бросало желтые отблески на великолепие вестибюля в стиле итальянского Ренессанса, с его мраморными полами, потолочными витражами и элегантной обстановкой, привезенной из Старого Света.
Проехать шестьдесят пять миль только для того, чтобы напиться, не входило в привычки Колина, но он любил «Пибоди», и после мучительно-тоскливого дня, проведенного за возведением стены, это казалось не таким уж плохим решением. Поэтому он покидал в портфель кое-какие вещички, решив провести ночь в отеле.
— Колин!
Он был настолько поглощен самоуничижением, что не заметил хорошенькую рыжеволосую особу, и только когда она снова окликнула его, рассеянно поднял глаза. Кэролин Брэдмонт была одной из тех влиятельных, хорошо обеспеченных женщин, обществом которых он обычно искренне наслаждался. Она была умна, утонченна и слишком занята своей карьерой, чтобы требовать от него сильных эмоций. Идеал женщины Колина Берна… так почему же за пять месяцев, прошедших с их последней встречи, он ни разу о ней не вспомнил? Но сейчас вежливость взяла верх. Колин поднялся и дружески кивнул:
— Привет, Кэролин. Как дела?
— Лучше не бывает. А твоя книга?
Этот вопрос люди частенько задавали писателям, и если он сейчас пригласит ее выпить, наверняка посыплются другие, такие же шаблонные:
— Я всегда хотела знать, Колин, откуда вы, авторы, берете идеи для своих книг?
— Крадем. Заимствуем у инопланетян. Недалеко от Талсы есть один склад…
Но сегодня у него не было сил для подобных бесед, поэтому он остался стоять и болтал, пока она не поняла намек и распрощалась. Как только пианист, сидевший за кабинетным роялем, переключился на Гершвина, Колин прикончил третью порцию виски и заказал четвертую. До того как Шугар Бет впервые попыталась вышибить его дверь, он гордился тем, что ограничивал все романтические склонности печатными страницами. Но как может мужчина оставаться холодным к такой женщине?
Он не позволит ей покинуть Парриш. Не сейчас. Во всяком случае, пока они не поставят на рельсы опрокинувшийся поезд их отношений. А для этого нужно время, но она не желает дать им это самое время. Наоборот, вбила себе в голову, что следует бежать из города при малейшей возможности. А это неправильно.
Он вспомнил, с каким мечтательным лицом она оглядывала вокзал и толковала насчет книжного магазина для детей. Парриш — это ее родина. То место, где она должна жить. Она часть этого города. И часть его, Колина Берна.
Совесть грызла его, не давая покоя. Пианист устал от Гершвина и перешел на Хоуджи Кармайкла. Колин допил виски, но алкоголь не дал ему утешения, которого он так жаждал.
Сегодня он нашел картину Шугар Бет и ни словом об этом не обмолвился.
Райан никогда еще не был так внимателен. Задал Уинни кучу вопросов о магазине и с видимым интересом слушал ответы. Похвалил ее волосы, осанку, украшения и, Господи Боже мой, даже зубы! А вот насчет одежды умолчал, что было очень странно, поскольку она надела совершенно непристойный топик Шугар Бет из черного кружева-стретч, завязывавшийся под грудью, и темно-синюю юбку, которую она, должно быть в момент безумия, подрезала и укоротила до середины бедра. Что ж, иногда даже забавно вырядиться под шлюху, но совершенно не обязательно делать это часто, и она тихо радовалась, что он не возмущается ее короткой юбкой и огромным вырезом.
Странно только, что, несмотря на его ухаживания, она не чувствует себя по-настоящему счастливой, потому что на столе между ними по-прежнему сидел слон: чудовище, созданное ее ложью и его враждебностью. Райан игнорировал животное, ведя себя так, словно гневные, копившиеся годами слова, которыми он хлестал ее на прошлой неделе, никогда не произносились. А она настолько устала перебирать их в памяти, что не посмела заговорить о случившемся.
— Как твои гребешки? — спросил он.
— Восхитительны.
После сказанного им Шугар Бет прошлой ночью она ожидала взрыва эмоций, бурной страсти, но он поболтал с официантом, помахал Бобу Воррису, сидевшему на другом конце комнаты, обсудил марку вина и говорил с ней о всякой чепухе. Хуже того, его даже не поразили те острые крохотные разряды сексуального электричества, которые изводили ее в самые неподходящие моменты: когда она слышала его голос в телефонной трубке, видела его за рулем машины или в церкви сегодня утром, едва он задел ее рукой во время проповеди. И что поделать с ошеломительным, сбивающим с ног смерчем желания, подхватившим ее вчера, когда Райан сумел устоять перед чарами Щугар Бет?
«Ты когда-нибудь думаешь о чем-то, кроме секса?»
Поужинав, они заказали кофе. В один прекрасный день придется рассказать о спектакле, затеянном Шугар Бет. Но не сейчас.
Он заплатил по счету, и слон последовал за ними в машину. Она знала, что их супружеская жизнь настолько устоялась, что всякие изменения обойдутся нелегко и ему, и ей и поэтому не следует возлагать особых надежд на этот вечер. Она всегда была преследователем. Райан всегда оставался преследуемым. Она целовала, Райан подставлял щеку. Но теперь у нее просто не было сил доигрывать роль.