– Он знает, кто я? – удивился Адам.
– Конечно, знает. Он когда-то даже предлагал тебя найти… Скажи, – она вдруг резко остановилась посреди тротуара; окна гостиницы «Аэростар» уже светились у самой обочины Ленинградского проспекта и мерцали, как ранние звезды в весеннем небе. – Скажи, Адам, просто так мне скажи теперь: неужели ты действительно думаешь, будто все так получилось из-за того, что письма не доходили?
Он молчал, смотрел на Надю.
«Совсем другой взгляд, – вдруг подумала она. – Трепет, глубина… Куда все исчезло? Только у Евы осталось».
– Конечно, не потому… – наконец произнес Адам. – Я розумел, что они могут не дойти. Но я писал, чтоб думать, что делаю все правильно… Чтоб думать: она мне не отвечает, может, она меня забыла, нашла другого, что поделаешь, она такая млодая и красивая. Если б я знал про дочку, может, я бы…
– И тогда было бы то же самое. – Надя пошла ко входу в гостиницу, и Адаму пришлось идти за ней. – Ты знал бы, что у тебя растет дочка, и думал, что вот-вот соберешься ее навестить. А потом узнал бы, что я вышла замуж, и успокоился бы. Ну, это я глупый затеяла разговор! – вдруг засмеялась она. – Если бы да кабы… Да, а почему ты русский язык вдруг преподаешь? – спросила Надя. – Ты извини, но ведь странно – по-моему, ты чему-то другому учился, тем более во Франции…
– Все потому же. – На секунду сердце у Нади дрогнуло при виде его грустной улыбки. – Через пальцы ушла жизнь… Ты скажешь Еве? – спросил он.
– Скажу, – кивнула Надя. – Смешно теперь было бы не сказать, раз уж ты приехал. Зачем ей гадать, кто да что? Пока она маленькая была, мы скрывали, особенно когда сын родился. Валя очень ее любил и все боялся, что она его любить меньше будет, если узнает, что не родной отец. Он матери своей сказал: если ты хоть кому-нибудь проговоришься, что Ева не моя дочь, я тебе этого не прощу никогда в жизни. Мы как раз на новую квартиру переехали, было не очень трудно скрыть. А друзьям своим он сказал, что давно хотел на мне жениться, да я не соглашалась, – объяснила Надя. – Ева такая впечатлительная всегда была, с самого детства, и вправду непонятно было, как бы она себя повела… Глупости, может быть, но я не хотела Валю лишний раз расстраивать, ему и так хватало. А потом как-то и случая не было ей сказать… Вот, появился случай, теперь скажу, надо же когда-то. Ты пришел, Адам. – Она кивнула на ступеньки у входа в гостиницу. – Что ж, счастливо тебе! Может, еще увидимся когда-нибудь.
– Да? – невесело усмехнулся он. – Когда-нибудь, где-нибудь – може… Прощай, Надечка! Я хотел поговорить с тобой, но как-то у нас не получилось… Ты правду кажешь: все тускло, блекло. Прощай!
Он наклонился и поцеловал Надю в голову, на секунду задержал губы у ее волос, у светлой ниточки пробора. Потом повернулся и быстро пошел к гостинице, сутулясь и все прибавляя шаг.
– Мама, что все это значит? – спросила Ева, выходя в прихожую. – Кто это был?
– Папа дома? – не отвечая, спросила Надя.
– Нет, в Кратово поехал. Почему ты не хочешь мне сказать, мама? – повторила Ева.
– Кто тебе сказал, что не хочу? Видишь, тапки надеваю. – Она выпрямилась, посмотрела на дочь. – Что ты хочешь услышать, Ева?
– Почему вы такие… странные стали, когда он появился?
– Видишь ли… – Надя прошла в гостиную, села в кресло, Ева присела напротив – туда, где только что сидел Адам. – Ни я, ни папа не ожидали, что когда-нибудь его увидим… Хотя папа, может быть, ожидал, только вряд ли с радостью.
– Почему?
– Потому что я этого человека очень любила в юности. Или думала, что люблю, теперь уже не поймешь.
– Ты его любила в юности? – изумленно произнесла Ева. – Да еще очень? Но когда же это было, мама? – засмеялась она. – Ты же меня сразу после школы родила, даже в институт поступить не успела. Когда же ты его любить-то могла – в десятом классе, что ли?
– Вот именно, – сказала Надя, внимательно вглядываясь в ее лицо, словно проверяя возможность разговора. – Я тебя тогда и родила, когда его любила.
– То есть… как? – Ева чуть не задохнулась – так неожиданно и так определенно прозвучал мамин ответ. – То есть, значит…
– Значит, – кивнула Надя. – Я тебя родила вот от этого самого человека, который только что приходил. От Адама Серпиньского. И даже назвала в его честь. Я просто не хотела тебе говорить, Евочка… Мы с папой не хотели тебе говорить. И не сказали бы никогда, если бы он вдруг не свалился как снег на голову.
Ева молчала, потрясенная. Мама сказала об этом так просто, как будто речь шла о чем-то самом обыкновенном – ну, вроде того, что в юности она рисовала акварелью. Но, пытаясь понять свое отношение к этому известию, Ева не могла представить, как вообще надо говорить о таком – в каких выражениях, каким тоном?.. Наверное, мама, как всегда, сделала так, как и надо было сделать.
– Не надо было тебе говорить? – спросила Надя, вглядываясь в Евино лицо тем же испытующим взглядом. – Или, наоборот, раньше надо было сказать?
– Я не знаю… – наконец произнесла Ева. – Это так… Я не знаю, мама!
– Я не хотела раньше, – сказала Надя; она незаметно встала и подошла к Еве. – Папа не хотел, потому что боялся, как бы ты его не разлюбила. А я не потому… Для тебя это раньше мучительно было бы, Евочка. А теперь… Ты теперь взрослая, твое отношение к нам уже ведь не переменится, правда? – Ева кивнула, подняв на маму глаза. – Вот видишь. Значит, вовремя. Для тебя теперь другое важно в жизни, а не то, от кого ты родилась. Ты наша дочка, и теперь тебе этого вполне достаточно, ты уже можешь не думать о подробностях. Я непонятно говорю? – спросила она, проводя рукою по Евиным волосам.
– Нет, мам, что ты, все понятно, – покачала головой Ева. – Ошеломляет, что и говорить! А вообще-то ты права: теперь это уже не так важно, как в детстве было бы… Но как же все это было? – спросила она с любопытством. – Вы что, жили вместе?
– Да ну что ты! – улыбнулась Надя. – Думаешь, в Чернигове тогда можно было вместе жить, не поженившись, да еще с девчонкой семнадцатилетней? По правде говоря, это за один-единственный раз получилось, – слегка смущенно добавила она. – А потом он уехал, и я его больше не видела – вот, до сегодня. Как это я тогда решилась рожать, что меня подтолкнуло – просто удивительно! Еще удивительнее, что я даже не сомневалась… Ну, об этом не наспех. Я потом тебе расскажу, Евочка, ладно? – сказала она. – Я сейчас в Кратово поеду, не надо папе одному оставаться…
– Ты боишься, что он что-нибудь?.. – испугалась Ева.
– Сделает с собой что-нибудь? – переспросила мама. – Сидела бы я здесь столько времени, если бы этого боялась! Да нет, – улыбнулась она, – просто он по лесу сейчас бродит и представляет, как я иду на аэровокзал и беру билет в Польшу.
– А разве такое возможно? – удивилась Ева.
– А что, трудно представить? – вопросом на вопрос ответила Надя. – Теперь, конечно, невозможно… Да и раньше, наверное, тоже, только мы с папой оба этого долго не понимали. И вообще, – с неожиданной и непривычной интонацией добавила она, – что это я у вас как «Скорая помощь»? Мне просто к папе хочется сейчас, я же его люблю, и мне плохо, когда ему плохо… А что, не похоже? – обиженно улыбнулась она, перехватив Евин взгляд.