– А вообще-то здесь неплохо, – сказала она, когда Ева вошла в комнату с пепельницей в руке. – У вас хороший вкус, Ева Валентиновна.
– Спасибо, – ответила она. – Мне тоже очень здесь нравится.
Еве трудно было понять, что именно создало у матери Артема представление о ее хорошем вкусе. Она ничуть не покривила душой, сказав, что ей нравится здесь. Но при этом Ева отдавала себе отчет в том, что едва ли здешняя обстановка способна потрясти воображение.
Собственно, и обстановки никакой не было. Три месяца назад, когда Артем привел ее сюда, в комнате стояли диван, письменный стол и платяной шкаф, дверцы которого среди ночи открывались со зловещим скрипом. На кухне был трехногий обеденный стол и две табуретки. Все остальное они устраивали уже сами, вдвоем.
Да и что такого было остального? Множество фотографий на стенах, для каждой из которых Ева купила подходящую рамку с немецким небликующим стеклом. Серебристо-серый плед, скрывающий убожество потертого дивана. Такая же, как плед, накидка на кресле, которое они купили одновременно со стеллажом из белых сосновых досок. И такого же серебристо-серого тона палас на полу.
– Шалашик вполне подходит для рая. – Ирина Андреевна затянулась сигаретным дымом. – Итак, Ева Валентиновна, это все-таки произошло? А ведь я вас предупреждала!
– Что произошло, Ирина Андреевна? – глядя ей в глаза, переспросила Ева. – И о чем вы меня предупреждали?
– Произошло то, что произошло. А предупреждала, что Тема не из тех, кто изживает чувства, – усмехнулась она, выпуская изо рта длинную сизую струйку. – Помните наш разговор накануне его выпускных экзаменов?
– Помню, конечно, – кивнула Ева. – Поверьте, Ирина Андреевна, тогда я была с вами совершенно искренна. Мне и в голову не могло прийти…
– Ну уж! – Она стряхнула пепел в перламутровую бабушкину пепельницу, подаренную Юрой сестре к новоселью. – Правда, вы тогда не произвели на меня впечатления женщины, способной заманивать мальчишку. Но и училкой – синим чулком, которая дальше домашних заданий ничего не видит, вы мне тоже не показались. – Говоря все это, Ирина Андреевна с беззастенчивым спокойствием разглядывала Еву. – Слишком женственны, – продолжала она, – слишком несовременны, если можно так выразиться. Особенно глаза – как это называется, поволока, кажется? Что-то в вас тогда было прямо-таки экзотическое! Да и сейчас, пожалуй, есть. При всей вашей, извините, неброскости, – добавила она, улыбаясь.
– Может быть, – улыбнулась в ответ Ева. – И тем не менее я говорю вам чистую правду. Тогда это было так. Потом переменилось.
– А как это вы, кстати, с ним встретились? – с неприкрытым любопытством спросила Ирина Андреевна. – Ведь вы, насколько я знаю, отбыли с супругом в Вену?
– Я приехала в Москву, – сказала Ева, – пошла на выставку в Пушкинский музей и…
– И, случайно встретив Тему, немедленно изменили с ним мужу, – закончила та. – Да не волнуйтесь, Ева Валентиновна, не волнуйтесь, я не ханжа! Я вам больше скажу: у меня у самой был однажды молодой любовник – ну, не такой молодой, как Тема, но все-таки ему было двадцать пять, а мне сорок – и я прекрасно понимаю, что может в этом привлекать. Очень хорошо вас понимаю! – повторила она. – Более того, я даже рада. Не за вас – за Тему, – уточнила она и спросила после хорошо выдержанной паузы: – Почему же вы не поинтересуетесь, что меня так во всем этом радует?
Глаза у Ирины Андреевны были точно такой же формы и такого же цвета, как у ее сына, – серые, большие, широко поставленные и чуть удлиненные к вискам. Но того серебряного, внимательного взгляда, которым смотрел сын, у матери не было вовсе, и поэтому их сходство оставалось неощутимым.
– А почему я должна этим интересоваться? – пожала плечами Ева. – Вы рады за сына. По-моему, это хорошо само по себе, без объяснения причин.
– Да-а?.. – протянула Ирина Андреевна. – Да вы счастливая женщина, раз позволяете себе жить так интуитивно! Без объяснения причин! – хмыкнула она. – И все-таки я позволю себе объяснить, Ева Валентиновна, даже если мое объяснение покажется вам неприятным. Дело в том, что меня вообще, по жизни, очень трудно шокировать тем, от чего другие приходят в ужас. Ах, она его вдвое старше, ах, его учительница! Я со своим бывшим мужем, папашей Теминым, такого навидалась, что этим детским лепетом меня не напугаешь. А для Темы гораздо лучше начинать самостоятельную жизнь с вами. – Она еще немного помедлила, видимо, все-таки ожидая от Евы вопросов, но, не дождавшись, продолжала: – Во-первых, это лучше с житейской точки зрения. По крайней мере, можно не опасаться, что через пару месяцев ко мне ворвутся разъяренные родители и предъявят справку о беременности какой-нибудь доверчивой соплячки. А во-вторых… Вы, кажется, кофе предлагали? – вдруг прервала она свой монолог. – Вы забыли, Ева Валентиновна.
– Извините. – Ева поднялась из кресла. – Действительно, забыла. Я в армянской кофеварке приготовлю, это быстро.
«Ничему меня жизнь не учит, – сердито подумала она, выходя на кухню. – Вот Женя – та пять дел одновременно может делать, да еще светскую беседу при этом вести и на Юру поглядывать!»
Но, сердясь на себя, Ева с удивлением и удовольствием ощущала, что досадная оплошность с кофе – единственное, что вызывает у нее неловкость. Только это, а не длинный насмешливый монолог Артемовой мамы.
Она видела, что та вовсе не так радостно-спокойна, как уверяет свою, с позволения сказать, невестку. Еще в первую их встречу Ева заметила, что Ирину Андреевну выдают слишком нервные руки, красивые длинные пальцы, теребящие то пуговицу, то уголок пледа. Тогда, год назад, Артемова мама не скрывала волнения, а теперь старалась его скрыть – за усмешками, за сигаретным дымом, за красивыми завершенными фразами, которые произносила с легкостью привыкшего много и грамотно говорить человека. Ну да, она ведь переводчица, немецкую поэзию переводила, теперь в фирме какой-то работает… А руки за этот год не изменились, и скрывать чувства они не помогают.
Ева насыпала кофе в старую, еще по Сониной подсказке купленную в магазине «Армения», электрокофеварку. Она почти всегда варила кофе именно в ней: получалось так же, как в джезве, но гораздо быстрее.
– Извините, Ирина Андреевна, – повторила она, входя в комнату с кофеваркой и двумя чашками в руках. – Ровно пять минут – и будет готово.
– Тема ведь не сию минуту вернется? – поинтересовалась Ирина Андреевна. – Мне не хотелось бы… Вот что меня совсем не радует, так это его работа! – вспомнила она. – Как это вы не поговорите с ним, не прекратите это безобразие? Приемщик фотопленок! Отличная карьера для мужчины, да еще в наше время!
– Но он же не только пленки принимает… – начала было Ева.
– … а еще и проявляет, – хмыкнула Ирина Андреевна. – Специалист высокой квалификации! Кто его туда пристроил, между прочим, не вы?
– Нет, – улыбнулась Ева. – Он в эту лабораторию пленки всегда сдавал, и ему директор сам предложил. Там вообще, Тема говорит, хороший директор, не в одних реактивах разбирается. И потом, они же не только пленки проявляют, а довольно сложные работы делают, очень профессиональные. Особенно теперь, с компьютером. Тема говорит, что это ему необходимо. И туда интересные люди приходят, фотографы, ему ведь это надо, а сейчас особенно!