— Говорю же, плохо себя чувствую.
В соседней комнате звонит телефон. От резкого звука я вздрагиваю.
— А ты вообще много чего говоришь. — Дедушка уходит, чтобы поднять трубку.
На лестнице размытым пятном маячит кошка, в солнечном свете она напоминает привидение. Братья избегали меня не потому, что я убийца или чужак. Как выясняется, я и не чужак вовсе. Всем мастерам мастер. Свой среди чужих. Как хочется шарахнуть что-нибудь из посуды об пол, или закричать во весь голос, или воспользоваться внезапно обретенными силами и превратить все, до чего дотянутся руки.
Свинец в золото.
Плоть в камень.
Ветки в змей.
Беру в руки кофейную кружку. Вчера дуло пистолета стало мягким, переливчатым. Как ни стараюсь, кружка остается кружкой, на блестящей темно-бордовой эмали по-прежнему темнеет надпись «Амхерст: грузовые перевозки».
— Ты чего это делаешь? — спрашивает дед. От неожиданности дергаюсь и проливаю на себя кофе. Старик протягивает телефон:
— Это Филип. Тебя. Ты что-то забыл у них в квартире.
Мотаю головой.
— Возьми, — сердится дедушка.
Ничего не остается, беру трубку.
— Да?
— Что ты с ней сделал? — В голосе брата злость, но не только, он в панике.
— С кем?
— С Маурой. Уехала и сына забрала. Кассель, где она?
— Ты у меня спрашиваешь?
Вчера стоял и любовался, как Баррон избивает меня ногами до потери сознания, а сегодня я, оказывается, организовал побег Мауры. От ярости перед глазами все плывет. Как бы телефон не треснул — с такой силой я его сжимаю.
Ему бы следовало извиниться. Ему бы умолять меня следовало.
— Я знаю, вы с ней разговаривали. Что ты ей сказал? Что она тебе сказала?
— Ой, прости. — Отвечаю не задумываясь, яростно чеканю каждое слово. — Я забыл!
Вешаю трубку. Месть — какое волшебное, сладкое чувство. Только через мгновение до меня доходит, как же я сглупил.
Но ведь я больше не Кассель Шарп, малолетний братишка, позор семьи. Я мастер самого редкого и опасного свойства.
Никуда не повезу Лилу. Никуда не побегу.
Пусть теперь они меня боятся!
Примерно через час дед уезжает в магазин. Спрашивает, что мне купить. Ничего. Велит упаковать вещи.
— А в чем дело?
— Прокатимся в Карни.
Киваю, по-прежнему прикрывая ребра рукой.
Лила сидит на столе в гостиной посреди наваленных в кучу бумаг, одежды, тарелок и что-то жует. Приглядываюсь — изо рта у нее свисает кусочек бекона, жир капает прямо на шарф.
— Тебя дедушка покормил?
Она усаживается на задние лапы и начинает вылизываться.
Звонит мобильный. Даника.
— Ты сбежала от нее? Всю дорогу шла пешком?
Лила зевает, демонстрируя острые клыки.
Надо превратить ее обратно прямо сейчас, пока не вернулся дед. Ребра вроде перестали болеть, и я могу хоть как-то сосредоточиться.
Знать бы, что делать.
Кошачьи глаза блестят. Подхожу к столу.
«На меня наложили проклятие. Только ты можешь его снять».
Глажу по теплой мягкой шерсти. Кости под ней такие тонкие, хрупкие, словно у птички. Вспоминаю, как пистолет стал чешуйчатой зеленой змеей; что я в ту минуту почувствовал?
Без толку.
Пытаюсь представить, как кошка удлиняется, растет, превращается в девушку. Даже не знаю, как она теперь должна выглядеть. Черт с ним, пусть будет что-нибудь среднее между моими воспоминаниями и той Лилой из сна. Хотя бы что-то. Изо всех сил концентрируюсь, но тщетно — я весь дрожу от усилий.
Кошка рычит, низко, утробно.
Усаживаюсь верхом на стул и кладу голову на спинку. Я изменил пистолет бессознательно, подчинился инстинкту: увидел, что в опасности близкий мне человек, и тут же сработала мышечная память, скрытый резерв мозга.
Злюсь я довольно часто, но при этом ни разу никого ни во что не обращал. Значит, эмоции тут ни при чем.
В детстве я трансформировал муравья в соломинку, а Баррон меня обманул. Как же я это сделал?
Оглядываю гостиную. У стенки все еще стоит меч, который я раскопал во время уборки. Беру его, словно наблюдая за собой со стороны. Лезвие покрыто ржавчиной, клинок совсем не похож на школьные фехтовальные рапиры, оттягивает руку.
«Если любишь, отруби мне голову».
— Лила, я не знаю, как превратить тебя обратно.
Она мягко спрыгивает со стола. Нереально, все это совершенно нереально, не на самом деле.
— Наверное, нужно как-то заставить себя. Придется совершить один безумный поступок, чтобы заработала магия.
Абсурд. Кто-то должен меня остановить. Пусть она меня остановит.
Лила, закрыв глаза, трется о лезвие, сначала немного, потом всем телом. Снова и снова.
— Ты правда одобряешь эту идею?
Кошка протяжно вскрикивает, вспрыгивает обратно на стол и усаживается в ожидании.
Кладу руку ей на спину.
— Занесу меч у тебя над головой, хорошо? Но не по-настоящему.
Останови же меня.
— Не двигайся.
Она смотрит на меня, замерла и ждет, только подрагивает кончик хвоста.
Поднимаю меч, замахиваюсь и со всей силы обрушиваю его на крошечное кошачье тельце.
Боже мой, сейчас я опять ее убью!
И тут все вокруг начинает течь и переливаться. Я могу превратить меч в моток веревки, струю воды, облако пыли. А кошка теперь состоит вовсе не из хрупких, покрытых мехом птичьих косточек — я вижу сложное переплетающееся заклятие, а под ним девчонку. Одно простое мысленное усилие, и колдовство рассыпается, распадается.
Меч стремительно опускается на обнаженную, скорчившуюся на столе девушку. Отшатываюсь и, потеряв равновесие, падаю на пол, клинок вырывается из рук, отлетает на другой конец гостиной и вонзается в заляпанный комод.
У Лилы длинная копна спутанных светлых волос и загорелая кожа. Она пытается подняться на ноги, но безуспешно. Может, разучилась.
В этот раз отдача едва не разрывает меня на части.
— Кассель! — На ней огромная футболка, которая почти полностью открывает длиннющие ноги. — Кассель, проснись. Кто-то идет.
Как же болят ребра. Это, интересно знать, хорошо или плохо? Нужно поспать. Усну, а когда открою глаза, окажусь в Уоллингфорде, Сэм будет опрыскивать себя одеколоном, все будет как обычно, как и должно быть.
Лила ударяет меня по лицу изо всей силы.