Проснувшись утром, Сэмюэль удивился, увидев, что тетя Ида ведет себя так, словно ничего не случилось. Ему хотелось поговорить о хюльдрах, но он знал, что нельзя этого делать при сестре, поэтому он тоже стал вести себя как ни в чем не бывало.
Сэмюэль не знал, что за ночь тетя Ида приняла решение. Они уезжают. Им нельзя оставаться здесь еще на одну ночь. Оскар был прав. Одно дело — удержать детей вдали от леса, и совсем другое — удержать лес вдали от детей. Хенрик бы этого хотел, сказала она себе. И поэтому утром она встала очень рано и, как только рассвело, вывесила на улице постиранное белье, чтобы быть уверенной в том, что все готово к переезду. Но она решила до поры до времени не сообщать об этом детям, потому что это только взволновало бы Марту и испортило бы ей аппетит за завтраком.
— Отнеси это на стол, — попросила тетя Ида, протягивая Сэмюэлю поднос для завтрака, уставленный тарелками с хлебцами и сыром.
Сэмюэль никогда не любил сыр. Однако он никогда еще не видел ничего похожего на то, что лежало на тарелке. Сыры, которые он пробовал дома, были желтые или белые, но этот был странного коричневого цвета.
— Что с твоим лицом, молодой человек? — осведомилась тетя Ида, протягивая детям по стакану морошкового сока. — Ты никогда раньше не фидел сыр?
— Только не коричневый сыр, — последовал ответ Сэмюэля.
— Это потому, что ты никогда не фидел сыр «Гейтост», — сказала тетя Ида. — Это сыр вроде того, что делал дядя Хенрик. Он очень популярен у лыжников. Они берут головки такого сыра с собой на склоны, чтобы поддерживать свои силы. Конкретно этот сыр не такой вкусный, как Хенрикова «Золотая медаль», но все равно это норфежский деликатес. Это сладкий козий сыр. Вкус немного напоминает карамель. Или даже шоколад. Дети едят его на завтрак, и взрослые его тоже едят. — Она говорила быстрее, чем обычно, как будто боялась тишины между словами.
Тетя Ида отрезала тонкие, как бумага, ломтики сыра каким-то забавным ножиком. Сэмюэль заметил, что ее рука дрожит. Ибсен очень внимательно наблюдал за происходящим. Создавалось впечатление, что он любит сыр больше всего на свете. Даже больше мяса. Не то чтобы ему когда-нибудь давали попробовать сыр. Ему приходилось довольствоваться его ароматом, который дразнил его ноздри и заставлял его капать слюной на ковер.
— Фидишь эту ручку? — спросила тетя Ида Марту, не ожидая ответа. — Она сделана из оленьего рога.
Сэмюэль вздохнул, вспомнив хюльдр:
— И кого это волнует?
Тетя Ида решила проигнорировать угрюмое выражение лица, которым сопровождался этот вопрос.
— Ну, — заметила она, — думаю, что оленя это волновало очень сильно.
Она улыбнулась, как будто удачно пошутила, но в глазах ее таился страх.
— Я не люблю козий сыр, — сказал Сэмюэль. — Я люблю коровий сыр.
Трясущимися руками тетя Ида положила пять тонких ломтиков «Гейтоста» на тарелку, добавив туда немного хлебцев.
— Что ж, молодой человек, в этой части Норфегии люди держат коз, а не коров.
Она положила Марте такое же количество сыра и хлебцев, и Сэмюэль смотрел, как сестра начала есть, не выказывая никаких признаков недовольства или энтузиазма. Потом он взглянул через окно гостиной на пустое поле, покрытое травой, которое простиралось перед лесом, и подумал о хюльдрах, поймавших маленькое существо. Его пробрала дрожь.
Сэмюэль отогнал от себя страх и подхватил с тарелки ломтик коричневого сыра и хлебец.
Если бы в те пять минут, за которые Сэмюэль расправился со своим завтраком, в комнате появился гость, он был бы введен в заблуждение, решив, что этот внезапно притихший молодой человек был самым послушным двенадцатилетним мальчиком на свете.
Однако если бы у гостя было острое зрение — более острое, чем у тети Иды, — он бы заметил, что Сэмюэль ест только хлебцы.
Перед тем как откусить первый кусок, он встряхнул рукой. Сыр при этом упал ему на колени. И затем он мог складывать упавшие ломтики в карман рукой, которую он незаметно держал под столом. Он улыбался, зная, что нарушает пятое тетино правило.
И затем, сразу после завтрака, Сэмюэль решил нарушить еще одно правило тети Иды.
— Я собираюсь залезть на чердак, — сказал он сестре, когда они сидели на кроватях в своей спальне.
Марта отрицательно затрясла головой.
— Да, — подтвердил Сэмюэль. — Когда она пойдет вешать белье, я собираюсь пойти посмотреть, что там наверху такого особенного, что она хочет от нас скрыть. — Он был полон решимости разузнать побольше про лес, особенно после этой ночи, и был уверен, что найдет подсказку на чердаке.
Марта снова затрясла головой, и на мгновение Сэмюэлю показалось, что она искренне обеспокоена.
— Да, — сказал Сэмюэль. — Я иду.
И поэтому, когда Сэмюэль услышал, что тетя направляется к бельевым веревкам, он оставил сестру сидеть на кровати и спустился на лестничную площадку. Там находилась лесенка, ведущая к потолку с маленькой квадратной деревянной дверцей.
Однако на полпути Сэмюэль столкнулся с неожиданной проблемой. Проблема имела четыре ноги, виляющий хвост и весьма громкий голос.
— Нет, Ибсен! Чш-ш-ш! — взмолился Сэмюэль.
Но Ибсен был не из тех собак, которых можно легко утихомирить, и продолжал своим лаем уведомлять тетю Иду о том, что Сэмюэль нарушает правило.
И тогда Сэмюэль вспомнил. Сыр! Он вытянул из кармана тонкие ломтики «Гейтоста» и бросил их на лестничную площадку.
Сработало! Лай затих. Молчание Ибсена было куплено за пять ломтиков коричневого сыра.
Сэмюэль отодвинул щеколду и толкнул дверцу, после чего забрался наверх в комнатку, полную пыли и паутины.
На чердаке было темно, и Сэмюэлю пришлось подождать, пока его глаза привыкнут к темноте. Там было маленькое оконце, но оно было так сильно заплетено паутиной, что неяркое норвежское солнце с трудом пробивалось сквозь стекло.
Потолок был низким, и любому человеку повыше ростом, чем Сэмюэль, пришлось бы согнуться в три погибели, идя по скрипящим половицам. Однако Сэмюэль был значительно ниже своей тети и поэтому мог передвигаться по темной комнатке с относительной легкостью. Несмотря на это, он все же ухитрился удариться коленом о коробку из-под чая, коварно притаившуюся в полутьме.
— Ой, — воскликнул Сэмюэль и тут же зажал себе рот.
Он порылся в коробке, ожидая найти что-нибудь интересное, но обнаружил только старую одежду. Одежда была мужской, так что Сэмюэль предположил, что она принадлежала дяде Хенрику.
На стенах висело несколько картинок. Фотографии в рамках. Сэмюэль прищурился и разглядел мужчину, стоящего на снежном склоне горы и сжимающего в руках пару лыж. Мужчина улыбался — или, может быть, смеялся. На нем был сиреневый спортивный костюм, так плотно прилегавший к телу, что если бы его кожа была сиреневой, невозможно было бы сказать, где кончается костюм и начинается кожа.