– Вот и хорошо, – сказал Андрей. И добавил, помолчав: – Ты хоть рада?

– Конечно! – поспешно воскликнула Ольга. – Чудесная машинка! Спасибо.

– Благодарить, собственно, не за что, – пожал плечами Андрей. – Это же не то чтобы и подарок, деньги-то общие.

Пока он оформлял договор, брал счет, чтобы перевести на него деньги, выяснял, когда можно будет забрать машину, Ольга украдкой посматривала на часы. Она ненавидела себя и за безразличие к такому приятному событию, как покупка машины, и за то, что хочет поскорее расстаться с Андреем… Но сквозь все эти чувства проглядывало еще одно: нетерпение. И оно было самым сильным.

Возле автосалона, оказывается, тоже росли клены. Ольга этого не заметила, ей было не до деревьев, а Андрей заметил и сказал:

– Что так быстро тают листья? Ничего мне не понятно. Я ловлю, как эти листья, наши даты…

Оказывается, он тоже вспоминал Высоцкого, еще когда ждал Ольгу в университетском дворике.

Было что-то пронзительное в той песне, которую они вспомнили одновременно, и Ольга постаралась об этом не думать. Ей не хотелось думать ни о чем постороннем, а посторонней казалась сейчас вся жизнь.

– Ты сейчас куда? – спросил Андрей.

– В ГАИ за правами, – машинально ответила Ольга.

И тут же испугалась, что он предложит ее подвезти. Но он не предложил, только кивнул:

– Ну, до вечера.

Слишком спокойным казался его голос. Но Ольга не хотела сейчас думать о чрезмерном спокойствии в голосе мужа. Ни о чем она не хотела думать, и об этом тоже!

Метро было рядом. Она торопливо простилась с Андреем и, не оборачиваясь, сбежала вниз по ступенькам.

Глава 17

– Значит, мальчик спокойный?

– Вроде бы. Ест да спит. Может, это ненормально?

– Да нет, совершенно нормально. Первый месяц он и должен только есть и спать. И расти. Хорошо, что животик не болит, у мальчиков это часто бывает. И сделать ничего нельзя, пока сам собой не пройдет.

– Да, живот не болит. Жена говорит, и аппетит хороший.

Они перебрасывались словами, как мячиками, и относились к этому не более серьезно, чем отнеслись бы к игре в мяч. Они были так счастливы, что посторонние слова не имели ни малейшего значения. Но все-таки Ольге наконец надоело произносить эти посторонние слова.

– Я думала, что вас не увижу, – сказала она.

Она прибежала к зданию ГАИ на час позже, чем говорила Сергею, и действительно думала, что он уже ушел. И как она могла такое подумать? Теперь, при взгляде на его счастливое лицо, поверить в это было невозможно.

– Я тоже, – сказал он.

– Что – тоже? – не поняла она.

– Тоже думал, что вас не увижу. Думал, вы не захотите меня видеть.

Ольга рассмеялась. Тревога, тоска, стыд – все, что держало ее сердце тяжелой рукою, развеялось как дым. Как солнечный дым. Где она слышала эти слова? А, неважно!

Все сейчас было неважно. Она шла по улице рядом с Сергеем, и они смотрели друг другу в глаза. Из-за этого, чтобы не споткнуться, им то и дело приходилось останавливаться, и тогда они оба улыбались, как будто делали что-то необыкновенно смешное.

– А ведь права-то отпраздновать надо. – Ольга уже не смеялась, но смех все равно был у нее внутри. – Обмыть, да?

– Ну, это необязательно.

– Обязательно, обязательно! Просто вы очень серьезный, Сергей, потому и не понимаете.

– Я – серьезный? – удивился он. – Обыкновенный.

«Какой угодно, только не обыкновенный», – подумала Ольга.

– А давайте в парк пойдем, – предложила она. – В Парк Горького! На колесе обозрения покатаемся.

Последний раз Ольга каталась на колесе обозрения с Нинкой, которая училась тогда классе, кажется, в пятом. Никакого удовольствия она от этого не получала и никакой охоты к подобному времяпрепровождению не испытывала. И почему ей вдруг пришло это в голову сейчас? Впрочем, сейчас ей могло прийти в голову что угодно. Она была переполнена счастьем и молодостью.

Сергей молча кивнул. Ольга видела, что он тоже готов пойти куда угодно, лишь бы вместе с нею, и никакое ее предложение не покажется ему странным, а если колесо вдруг сломается и они застрянут где-нибудь высоко над деревьями, то он обрадуется этому так же, как она.

Колесо работало исправно, но крутилось с такой приятной медлительностью, что, казалось, никогда не совершит полный круг. Перистые осенние деревья плыли внизу, усиливая ощущение совершенной беззаботности.

– …и вот только теперь мне стало интересно слушать мамины истории, – говорила Ольга. – А в молодости они казались само собой разумеющимися, и я их пропускала мимо ушей.

– В молодости? – усмехнулся Сергей. – А сейчас у вас не молодость, что ли?

– Конечно, нет. Я без всякого кокетства говорю, поверьте. Я начинаю радоваться простым вещам, а это не признак молодости.

Она разговаривала с ним так, как не разговаривала никогда и ни с кем. Было в его голосе, взгляде, во всем его облике что-то такое, что создавало необыкновенную близость. Ольга почувствовала это с самого начала и теперь убеждалась, что ее первоначальное чувство не было ошибочным.

– А я так молодости толком и не помню, – сказал он. – В армию пошел, потом в Москву приехал и дворником устроился, иначе не закрепиться было. А зачем, если подумать, приезжал – чтоб дворником работать? Ладно бы, например, артистом хотел стать или я не знаю кем, ну и перебивался бы временно. А так… Глупость какая-то. Даже не глупость, а дурость, вот что. Все так, и я так. Живу, как амеба, – в школе по биологии запомнил.

– Ну что вы, Сергей! – воскликнула Ольга. – Во-первых, вам-то уж точно не стоит говорить о своей молодости в прошедшем времени. А во-вторых, при чем здесь амеба? Вы работаете, у вас семья, сын родился…

– Тоже мне, работа, – усмехнулся он. – Баранку крутить любой умеет. Я когда узнаю, что кто-то шофером работает, сразу понимаю: бессмысленный человек. И ни разу еще не ошибся.

– Нет, это, конечно, совсем не так, – возразила Ольга. – Представьте, что было бы, если бы на земле не осталось шоферов!

Он улыбнулся, а она засмеялась. Как приятно было плыть с ним на головокружительной высоте, прямо в небе, и говорить о всякой ерунде! Их разговор был подсвечен неярким солнцем, пронизан теплым ветром, и его можно было продолжать бесконечно.

– Вам не холодно? – спросил Сергей. – Накиньте-ка.

Он снял с себя куртку и надел ее на Ольгу. Его руки при этом на секунду задержались у нее на плечах, а она на секунду замерла – то ли от его прикосновения, то ли от того, что куртка хранила тепло его тела, то ли от самого этого жеста, простого и естественного, без тени нарочитости.