– А у меня спектакль в этот вечер отменился, я и приехала, – смущенно сказала Аля. – Но не стала подходить…
– Ну как же так можно! – Андрей чуть не вскочил с невысокого постамента, даже приподнялся слегка, но остановился и вместо этого снова обнял Алю, прижался щекой к ее голове. – Саша, Саша, умная ты девушка – что за глупость такая?
– Мне показалось, она тебе что-то важное говорит, – пробормотала Аля.
– Да что важное? – горячо воскликнул он. – Очередное объяснение, запоздалое, никому не нужное! И думаешь, для меня что-то важнее было тогда, чем тебя еще хоть на минуту увидеть? Да-а… – вдруг улыбнулся он. – И правда, переборщил я с trato distante! Простился с тобой как с посторонней – вот и получил.
– Так уж и «как с посторонней»! – улыбнулась Аля, вспомнив их последнюю московскую ночь. – Или ты со всеми посторонними так прощаешься?
– Не со всеми, – улыбнулся он в ответ. – Хотя, конечно, не буду тебя уверять, что десять лет после развода вел целомудренную жизнь…
– Ладно, ладно, каталонец горячий, без подробностей!
Аля засмеялась и встала сама, но тут же почувствовала, как тошнота снова подступает к горлу. Она охнула и схватилась за полотенце, висящее на руке разноцветной красотки.
– Алечка! – Андрей, еще сидя, обнял ее за талию и снизу испуганно заглянул в лицо. – Ты очень плохо себя чувствуешь? Как можно было сразу не сказать, что ж ты думала-то обо мне! Целый день по жаре бродили… И на асфальте холодном еще сидела ночью! – вспомнил он. – Пойдем-ка, ляжешь. Или, может, к врачу поедем?
– Зачем к врачу? – испугалась Аля.
Наверное, он расслышал испуг в ее голосе.
– Да уж не затем, чтобы… – сказал он. – Пойдем.
Утро уже пробивалось сквозь легкие шторы, и в комнате стоял тот синеватый полусвет, в котором предметы кажутся зыбкими, а чувства – странными.
Но странность чувств не пугала рядом с ним, и, прижимаясь плечами к руке Андрея, Аля думала о том, что все возможно сейчас, все возможно в ее жизни, и легкость его сильнее, чем незыблемость любой преграды.
– Что же все-таки будет, Андрюша? – спросила она, вглядываясь в его глаза в трепетном полусвете.
В эти мгновения ей легко было спрашивать обо всем и ничто не казалось невозможным. Но сердце у нее все равно замерло.
– Я перееду в Москву, – сказал Андрей.
Этого она не ожидала совершенно. Она думала, он станет ее о чем-нибудь расспрашивать, что-то предлагать, они вместе попробуют найти какое-то решение… Но того, что он скажет именно так, коротко и ясно, она и представить себе не могла!
– Но… как же? – растерянно спросила Аля. – Это же… по-моему, это невозможно для тебя!
– Невозможно? – усмехнулся он. – Эх, Сашенька, да разве это – невозможно? Невозможно – когда любимые люди умирают, а от тебя ничего не зависит. Все остальное просто трудно, не больше. Но почему ты решила, что трудно должно быть тебе, а не мне?
Аля поняла, что он вспомнил смерть родителей, и поняла, о чем он говорит. Она и сама знала это: не пережив наяву, но так сильно, так ясно пережив в спектакле, в сцене смерти Стаховича…
– Я не хочу таких жертв, – твердо сказала Аля. – Мне не надо, чтобы ты бросил работу. И Барселону… Я не такая уж глупая, Андрюша, все я прекрасно понимаю. Да и что тут непонятного…
Она посмотрела на фотографию, висящую над их головами. В яснеющем воздухе комнаты казалось, что золотистые здания летят над осенними горами.
– Какая умненькая девочка, – улыбнулся Андрей. – Что же ты так прекрасно понимаешь, интересно?
– Но ты же сам говорил, – смутилась она. – Про то, что тебе здесь хорошо… Про свободу в горле! И Карталов тоже…
– Ну, Карталов, допустим, спит и видит, как бы в Москву меня перетащить. Он ведь хочет, чтобы я новый театр строил, говорил он тебе? Вернее, не новый, а вот именно – развивая то, что есть, я ведь его спектакли изнутри знаю.
– Но ты же не можешь все здесь бросить, – настаивала Аля.
– Почему ты решила, что я все здесь брошу? – удивился Андрей. – Не могу, конечно. У меня здесь целая мастерская, люди со мной работают. Но я буду приезжать из Москвы сюда, а не в Москву отсюда, вот и все. Я ведь и Москву люблю, Сашенька, я в ней родился, не чужой же я там.
– Я не верю, что все это так просто, как ты говоришь, – покачала головой Аля. – Ты меня сейчас успокаиваешь, а потом мучиться будешь, и я не хочу…
– Родная моя, я не говорю, что это просто. – Андрей порывисто сел на кровати, и она увидела, как разноцветные пятнышки засияли в его светлеющих глазах. – Я говорю: мне будет нелегко, я это знаю, и знаю, что не должен этого бояться.
– Ты такой легкий, Андрюша… – прикоснувшись ладонью к его груди, сказала Аля. – Как же ты с какой-то тяжестью будешь жить? Я этого представить не могу… Помнишь, ты рассказывал, почему в Барселону приехал?
– Я тогда мальчик был. – Андрей положил руку на Алину ладонь, чтобы она не убрала ее с его груди. – Мальчиков нельзя ломать, им надо дать вырасти. Тогда потом услышишь речь не мальчика, но мужа, – улыбнулся он. – Ты кого, кстати, хочешь – мальчика или девочку?
– Мальчика, – сказала Аля. – Вот назову Аристархом, будешь знать.
– Интересная идея! – хмыкнул он. – Ладно, еще есть время, мы это обдумаем.
Уличный шум не доносился сюда, но Але казалось, она слышит, как наливается жизнью утренний город, как ветер овевает его с моря. Ей тут же захотелось увидеть это наяву, и она встала бы, но голова еще кружилась.
Словно услышав ее мысли, Андрей встал сам, подошел к окну и раздвинул светлые шторы.
– Осенью у нас так хорошо… – сказал он. – Приедем осенью? Воздух прозрачный, дома так и летят по ветру.
Просвет окна скрылся за его плечами, только видны были стрелы Саграда Фамилиа над его головой.
– Ты сам не улети только, – сказала Аля.
На мгновение ей показалось, что он и в самом деле может исчезнуть в небе над Барселоной.
Андрей шагнул в сторону, и окно заполнилось чистой утренней синевой.
– А мы вместе улетим, если хочешь, – сказал он. – Думаешь, невозможно?