– А как за ней ухаживать? – вздохнул Никитка. – Я не умею...
Про то, как поцеловать Алину, он спрашивать, видимо, постеснялся.
– Придется научиться. Это нетрудно, – успокоил его Матвей. – Главное, она должна понять, что ты сделаешь для нее все, чего она захочет.
– И всего-то? – недоверчиво спросил Никитка.
– Не так уж мало. Только она не то должна понять, что ты просто не прочь для нее что-нибудь сделать, а вот именно, что сделаешь. Это не одно и то же. Ну, я могу и ошибаться, – спохватился Матвей; искры, брызжущие из синих глаз, представились ему во всей их гневной красе. – И вообще, ты на этом не зацикливайся. Лучше последи, чтобы с тобой никто не разговаривал таким тоном, как эта ваша биологичка.
Биологичка – старая, с высушенным лицом и злыми глазами – в самом деле разговаривала с Никиткой так, что Матвей едва удержался, чтобы ее не оборвать. Если вообще можно было назвать разговором оскорбительные замечания в Никиткин адрес, которые она в течение всего праздника произносила громким голосом – так, чтобы их обязательно услышал весь класс и дружно засмеялся над их адресатом.
– А что я могу сделать? – уныло произнес Никитка. – Она же училка.
– Это не значит, что ей можно тебя оскорблять.
– Можно, конечно, маме пожаловаться, она к директору пойдет. Но, во-первых, ябедничать противно, а во-вторых, никакого толку не будет. Учителей же не хватает, – пожал плечами Никитка. – У нас и историчка такая же. Я историю терпеть не могу. Но Истеричка хотя бы на пенсию скоро уйдет, а Инфузория до гробовой доски собирается работать. Истеричка – это историчка, а Инфузория – биологичка, – пояснил он.
– Ты историю не любишь? – удивился Матвей.
Чтобы такой мальчик, как Никитка, не любил историю, надо было приложить специальное, и немалое, усилие!
– Скука смертная, – уверенно сказал тот. – Одни даты. А у меня на цифры память плохая, поэтому сплошные тройки.
– По-моему, ты ошибаешься.
– Наверное, – не стал спорить Никитка. – Может, если бы другой учитель был, то я по-другому бы относился к предмету. У нас в школе, говорят, когда-то был такой учитель истории – ну, вроде вас. То есть, конечно, гораздо хуже вас, – торопливо поправился он. – В походы с классом ходил, праздники всякие придумывал. Но, конечно, он недолго проработал.
– Почему – конечно? – улыбнувшись тому, что Никитка побоялся обидеть его сравнением с каким-то неизвестным учителем, спросил Матвей.
– Потому что мужчины учителями не бывают.
– Разве? – удивился он. – У меня в школе человек пять было. Даже шесть, – припомнил он.
– Ну-у, это же давно когда-то... – недоверчиво протянул Никитка. – А теперь, мама говорит, уважающий себя человек в школу работать не пойдет. Особенно мужчина.
– Мама твоя не все правильно понимает, – усмехнулся Матвей. – То про поэтов, то... Просто недопонимает. Хотя вообще-то она обычно права, – спохватился он. – Но вот мой отец, например, математику преподавал. Правда, не в школе, а в университете, но это частности. А уж его есть за что уважать, я точно знаю.
– Я не хотел обидеть вашего папу, честное слово! – горячо проговорил Никитка. – Просто у учителей ведь зарплата, по-моему, значительно меньше, чем у маминого шофера. Зачем же ими работать?
Матвей смутился, глядя в его взволнованные глаза. С этим смешным, немножко нелепым и серьезным мальчиком ему было так легко, как мало с кем бывало в жизни. Именно поэтому он не мог не отвечать на его вопросы, которые как раз таки легкими не были. Правда, что ответить на вот этот Никиткин вопрос, он понятия не имел.
– Зачем ими работать?.. – пробормотал Матвей. – Ну, наверное... Знаешь, – решительно сказал он, – у меня не так давно была зарплата значительно больше, чем у всех маминых шоферов, вместе взятых. Но в один прекрасный день мне стало так тошно ходить на работу, что и зарплата не помогла.
– Вам надоела ваша работа?
– Не то чтобы надоела. Просто я понял, что каждый день – понимаешь, не неделю-другую, не месяц, чтобы можно было потерпеть, а каждый день с утра до вечера – занимаюсь делом, которое не имеет смысла. Это очень тяжело, можешь мне поверить. Я справлялся с работой, у меня азарт к ней был, и поэтому я сначала ни про что такое... отвлеченное не думал. А потом оказалось, что это не отвлеченное, а самое главное.
– И что вы тогда сделали? – затаив дыхание, спросил Никитка.
– Я тогда растерялся, – улыбнулся Матвей.
– Ну да! – не поверил Никитка.
– Честное слово. Растерялся и не знал, что мне делать. Ну, и просто пошел в армию, потому что призвали. Поплыл, в общем, по течению, авось куда и вынесет. – Никитка снова открыл рот, и Матвей, предупреждая очередной его вопрос, сказал: – Но не вынесло.
– Конечно, в армии ведь ужас как тяжело, – с опаской пробормотал Никитка. – Я бы ни за что не выдержал.
– Да нет, не очень тяжело, – пожал плечами Матвей. – Просто я понял, что и это не мое дело. Хотя в том, чем я там занимался, смысл был. Все-таки мы много наркотиков задерживали, и бандитов тоже, а это не совсем бесполезное занятие. Хотя, конечно, сизифов труд.
– А кто такой Сизиф? – тут же спросил Никитка.
– Вам разве по истории не рассказывали? А, ну да – Истеричка... Сизиф – это такой древнегреческий царь. Он пытался обмануть богов, и они за это заставили его в царстве Аида вкатывать на гору камень. Как только Сизиф добирался до вершины, камень сразу же скатывался обратно. И так вечно.
– Но что же в таком случае делать? – задумчиво проговорил Никитка.
– С камнем?
– Нет, со смыслом. Его, получается, совсем невозможно поймать, да?
– Наверное, возможно. Хоть я и сам пока не знаю как. Ну, мне кажется, это должно быть что-то очень хорошее, с чем трудно расстаться. Как с человеком – без объяснений. Бывает же, что с человеком без сожаления расстаешься, и непонятно почему. А вот с тобой, например, мы идем, разговариваем, и...
– Мне с вами очень хорошо! – выдохнул Никитка. – И ужасно трудно расстаться...
Искоса взглянув на него, Матвей понял, что он вот-вот заплачет.
– Мы же с тобой ненадолго расстаемся, – поспешил сказать он. – Я никуда не уезжаю, у тебя каникулы. Звони, встретимся в любое время.
– Зато я, кажется, уезжаю, – полувздохнул-полувсхлипнул Никитка. – Меня мама на каникулы в Альпы хочет отправить, в какой-то продвинутый лагерь. Чтобы я научился быть мужчиной. На горных лыжах кататься и вообще. Там даже печку учат топить, – с оттенком уважения к такому сложному занятию добавил он.
– Печку и я тебя могу научить топить, – улыбнулся Матвей. – Ничего сложного.
– Да? – обрадовался Никитка. И тут же сник. – Где же вы меня будете учить... И к тому же вы ведь заняты.
– Чем это я, по-твоему, занят?