– Смотри! – вдруг воскликнула Катя, когда они подошли уже к самому дому. – Видишь, видишь?!
Тоня вздрогнула от ее неожиданного возгласа. Она загляделась на переливы света и ничего больше не замечала. Но, взглянув, куда указывала Катя, увидела, что из открытого окна их комнаты вылазит деревенский парнишка. Спрыгнув на землю, он воровато огляделся и нырнул в канаву, в заросли бурьяна.
– Ах ты паршивец! – крикнула Катя и, мгновенно вспомнив свои навыки бегуньи на короткие дистанции, припустила за ним.
Тоня такими полезными навыками не обладала, поэтому сильно от нее отстала.
Когда она добежала до того места, где из канавы доносились крики и сопение, парнишка уже был схвачен за ухо и безуспешно пытался вырваться из Катиных цепких рук. При этом он не издавал ни звука, только коротко шмыгал конопатым носом, а Катя орала во весь голос и на всю деревню:
– Что ж ты, поганец такой, делаешь, а? Кто ж тебе разрешил по чужим окнам лазить? Ну-ка, показывай, что своровал!
С этими словами она ловко сделала парнишке подсечку и, повалив в бурьян, уселась на него верхом.
– Катюшка, погоди, может, он и не украл ничего! – воскликнула Тоня.
Ей жалко было узкоплечего мальчишку, который вертелся ужом, пытаясь вывернуться из мощных тисков Катиных колен.
– Ага, не украл! На экскурсию приходил! Да вот тебе, пожалуйста!
Изловчившись, Катя запустила руку мальчишке за пазуху и извлекла оттуда какую-то фигурку. То есть не какую-то – Тоня сразу узнала свою деревянную, расписанную невыцветающими красками фигурку танцовщицы.
– Эт-то что такое? – удивленно спросила Катя. Она встала сама и, схватив за ворот линялой рубахи, рывком подняла с земли своего пленника. – Ты где это взял?
– Он не взял, – поспешно ответила за него Тоня. – Это моя, я ему показать обещала. Ну, он, наверно, пришел, а меня с работы еще нету...
– Правда, что ли? – Катя недоверчиво взглянула на Тоню и тряхнула мальчишку за шкирку. – Правда, что она тебе эту штуку обещала показать?
– Ну что ты нам перекрестный допрос устраиваешь? – укоризненно сказала Тоня. – Я же тебе объяснила. Пойдем, вместе посмотрим, – повернулась она к мальчишке.
Катя выпустила пленника и протянула Тоне отнятую у него статуэтку. Тоня сразу взяла мальчишку за руку. К ее удивлению, он не стал вырываться – наоборот, вцепился в ее руку так крепко, что она чуть не вскрикнула. На вид ему было лет десять, но ладонь у него была совсем не детская – мозолистая, широкая.
– Ты с ним поосторожней, – сказала ей вслед Катя. – Пообещала, так уж ладно, покажи свою игрушку, а так-то... Смотри, чтоб он потом кошелек твой не пришел посмотреть!
Тоня с мальчишкой пошли вдоль канавы за околицу. Минут через пять Тоня первой нарушила молчание.
– Я каждый год в командировку что-нибудь из дому беру, – сказала она. – У меня там много красивого есть, вроде этой танцовщицы. А с красотой жалко ведь надолго расставаться, да?
Мальчишка шмыгнул носом и судорожно выдохнул:
– Ага...
При этом он поднял на Тоню глаза, и она чуть не ахнула: они были ярко-синие, как васильки в поле. К тому же и волосы у него при ближайшем рассмотрении оказались не белобрысые, а ржаные, и ощущение того, что она говорит не с мальчиком, а прямо с летним полем, от этого еще усилилось.
– Меня Тоней зовут, – сказала она. – А тебя?
– Базыль...
– Какое имя необычное!
– Звычайнае имя. – Он пожал плечами, глядя на свои босые, покрытые цыпками ноги. – Па-вашаму Василь будзе. – И вдруг, снова вскинув на Тоню свои летние глаза, горячо проговорил: – Я не хацеу тваю цацку скрасци! Я да бабы Ядвиги прыйшоу, у якой вы у хаце живёце, яна матки маёй матка. А як ужо у бабы пабыу и да хаты пайшоу, дак и убачыу... тваю... Яна нибы жывая дзяучынка на акне плясала, тольки што маленькая!
Тоня вспомнила, что, уходя утром на работу, в самом деле оставила фигурку танцовщицы на подоконнике; прежде она всегда прятала ее в рюкзак, потому что стеснялась Кати.
– Я не могу тебе ее подарить, – виноватым тоном сказала она. – Она у меня... на память осталась.
– Я б назауседы и не узяу! – так же горячо проговорил мальчик. – Я думау, ты сёння позна прыйдзеш, можа, не убачыш... А заутра б я яе цихесенька назад прынес. Я на выселках жыву, недалека, раницай прыбег бы.
– Так ведь сейчас вечер уже, – улыбнулась Тоня. – Что бы ты с ней до утра стал делать?
Базыль снова опустил глаза.
– А я б за ноч такую ж самую зрабиу, – наконец чуть слышно произнес он. – Мы б з таткам з липы зрабили... Татка у мяне настауник, у школе працуе. Ен и маляваць можа, и усе-усе!
– Знаешь что, – сказала Тоня, – раз так, бери ее, в самом деле, до завтра. Или не до завтра, а на сколько тебе надо. Пока такую же не сделаешь. А потом эту мне обратно принесешь. Ладно?
Его глаза брызнули такой синевой, словно васильки, которые в них цвели, прежде были только бутонами, а теперь наконец распустились.
– Дзякуй вам! – воскликнул Базыль. – Я абавязкова занясу! Хацице, Богам пабажуся? Мяне баба Хрысцина, таткина матка, пра Бога навучыла!
– Я тебе и так верю, – серьезно сказала Тоня. – Ты и ту, которую сам сделаешь, тоже принеси, хорошо? Мне интересно посмотреть.
Она еще с минуту смотрела, как мелькают в лопухах босые пятки – казалось, даже они сверкают счастьем, – потом улыбнулась и пошла домой.
По воскресеньям Тоня на весь день уходила на лесное озеро. Вообще-то это было даже не озеро, а озерное оконце – небольшое, с темной водой, в которой, как живые, извивались длинные ленты подводной травы. Но вода в нем была чистая, как в самом настоящем озере, и, главное, неглубокая. То есть глубина была достаточная, чтобы можно было плавать, но при этом такая, что невозможно было утонуть. Тоня потому сюда и ходила. Она любила воду, но чувствовала себя в ней не слишком уверенно, все-таки не посещала ведь в детстве бассейн, а научилась плавать уже взрослой. Поэтому большое, настоящее озеро, на которое ходили купаться все работавшие на торфяниках, вызывало у нее опаску.
А здесь, на этом озерце-оконце, ей нравилось все: и его темно-зеркальная вода, и мелкие, но с крупными круглыми листьями цветы, которые поднимались из этой воды, и, главное, ощущение полной ото всех отдельности и удаленности, которое у нее с этим местом связывалось. Идти сюда было недалеко, но при этом почему-то казалось, что оно находится в глухой лесной глуши. К тому же ни деревенские, ни приезжие сюда не ходили, потому что с этим озером была связана какая-то древняя легенда. То ли в нем кто-то утопился, то ли, наоборот, выходила из него какая-то ведьма... В ведьм Тоня не верила, а утонуть в неглубокой воде было маловероятно, так что и в утопленников она не верила тоже.
Она развязала небольшой узел со своей грязной одеждой и быстро выстирала ее в озерной воде. Потом сняла одежду и с себя и выстирала ее тоже. Она всегда стирала в выходные все, что скапливалось за неделю, и брала с собой на озеро чистое платье, в которое потом переодевалась.