— Я хочу сказать, что именно поэтому вы наблюдали за ним в течение трех минут, прежде чем решились дать полиции утвердительный ответ.
— Да, сэр. Все было именно так.
— Сколько же времени потребовалось тому мужчине ночью, чтобы пройти пять шагов? — спросил Мейсон.
— Не знаю.
— Вы знаете, сколько миль может пройти мужчина обычным шагом за час?
— Ну, если вас интересует скорость, то тем шагом, как он шел по вестибюлю, за час можно было пройти, вероятно, мили две.
— Правильно, — согласился адвокат. — Теперь произведем небольшое арифметическое вычисление.
Он извлек из кармана миниатюрную логарифмическую линейку и, быстро проделав на ней необходимые расчеты, сказал:
— К вашему сведению, мистер Скенлон, человек, идущий со скоростью одна миля в час, за секунду проделывает путь, равный полутора футам, значит, при скорости в три мили в час человек за секунду пройдет путь в три раза больший, то есть четыре с половиной фута.
— Допустим, — улыбнувшись, согласился Скенлон.
— Следовательно, — продолжал Мейсон, — пройдя пять шагов со скоростью, указанной вами, мужчина затратил всего секунды три. Поэтому, если вы не ошибаетесь, то видели его не более трех секунд, одним лишь глазом, да к тому же при слабом освещении.
— Выходит так, раз вы утверждаете.
— Я не утверждаю, я лишь подтверждаю арифметическими расчетами то, что вы сами мне только что сказали. Итак, мистер Скенлон, вы уверены, что видели этого мужчину на протяжении трех секунд?
— Ну, я думал, что времени прошло больше, но если по вычислениям выходит так, то, скорее всего, это верно.
— Вы видели его три секунды при условии плохой освещенности одним глазом, глядя ему в спину, — подвел итог Мейсон. — Однако, когда по настоянию полиции пришли на опознание, вам потребовалось три минуты при дневном освещении. При этом вы видели его полностью.
— Я хотел удостовериться.
— Значит, чтобы быть уверенным в результатах опознания, вам пришлось смотреть на него три минуты, причем двумя глазами и при дневном освещении?
— В общем, да.
— Следовательно, — наставительным тоном произнес Мейсон, — когда вы видели его при слабом освещении, одним глазом в течение трех секунд да еще со спины, вы не были уверены, что впоследствии сможете узнать его.
— Да, я не был тогда в этом уверен, — согласился Скенлон, — но после того как увидел его в тюрьме, сомнения отпали.
— Так я и думал, — произнес адвокат с чарующей улыбкой. — Благодарю вас, мистер Скенлон, у меня больше нет вопросов.
— У меня тоже, — злобно выкрикнул Кавингтон. Судья Минден взглянул на часы и произнес:
— Настало время сделать перерыв до двух часов дня. Присяжные заседатели помнят предостережение, воздерживаться от обсуждения обстоятельств данного дела, пока оно не будет представлено на их рассмотрение в полном объеме? Итак, объявляется перерыв до двух часов.
Эдвард Гарвин протянул руку, и его пальцы сжали руку Мейсона.
— Мейсон, — промолвил он, — ради Бога, я… Мейсон обернулся к нему. Несмотря на застывшую на губах улыбку, взгляд адвоката был холодным и напряженным.
— Улыбайтесь, — приказал Мейсон.
— Я…
— Улыбайтесь, черт побери, — отрезал адвокат. Жалкое подобие улыбки искривило черты лица Гарвина.
— Сделайте-ка вашу улыбку более естественной, — потребовал Мейсон, — и постарайтесь сохранять ее такой, пока присяжные не покинут зал.
Мейсон, наблюдавший за выражением лица Гарвина, прилагавшего все усилия, чтобы выглядеть, как того требовал адвокат, добродушно рассмеялся и, похлопав того по плечу, сказал:
— Ну, а теперь самое время подкрепиться.
— Мейсон, я вас не понимаю, — прошептал Гарвин. Адвокат, не оборачиваясь, жестко бросил:
— Постарайтесь понять — ваше потерянное выражение лица действует на присяжных заседателей, не спускающих с вас глаз таким образом, что можете считать себя уже на пути в камеру смертников в Сан-Квентине.
С этими словами Мейсон небрежно зашагал к выходу из зала, легко покачивая своим портфелем. Весь его вид говорил о переполнявшей его беззаботности. Но как далеко это было от истины.
Делла Стрит присоединилась к нему в коридоре.
— Боже мой, шеф, — зашептала она, — неужели это правда?
— Не знаю, — ответил Мейсон, — со временем узнаем, но в данный момент я не хочу, чтобы зрители и присяжные видели, как я веду поспешные переговоры со своим клиентом.
— Что же нам сейчас делать? — спросила она.
— Захватим Пола и пойдем обедать, — ответил Мейсон. — Это все, что мы сейчас можем сделать.
Дрейк уже приближался к ним, пробираясь сквозь скопившуюся в дверях зала суда толпу, которая буквально пожирала глазами адвоката.
Детектив схватил Мейсона за руку и крепко пожал.
— Перри, ты проделал титаническую работу при перекрестном допросе. Ты заставил этого парня признать, что его показания, мягко говоря, сомнительны.
— Именно это меня и беспокоит. Его показания предвзяты, а он излагает их с неподдельной искренностью и уверенностью.
— Ты, похоже, не допускаешь мысли, что твой клиент мог уехать и совершить ночной вояж, не так ли?
— Откуда, черт побери, мне это знать? — взорвался Мейсон. — Ведь не влезешь же к нему в душу. Однако у нас в запасе есть козырная карта.
— Ты имеешь в виду показания жены Гарвина?
— Да. Конечно, присяжные заседатели посчитают, скорее всего, что она выгораживает своего мужа, но они тем не менее не стремятся и оставить новобрачную вдовой. Я рассчитываю, что алиби Гарвина, предоставленное миссис Гарвин, перетянет свидетельство Скенлона.
— А она точно знает время? — усомнился Дрейк.
— Да, — ответил Мейсон. — Она слышала, как пробили часы.
— Громко?
— Да. Я сам слышал, как они пробили десять часов в ту ночь, когда шел спать. Я…
Он умолк, как только увидел сеньору Мигуериньо, выплывающую из кабины лифта с громадными часами в руках. Она одарила адвоката добродушной улыбкой и проговорила:
— Как вы думаете, мистер Мейсон, муж вернется к своей жене и проведет свой медовый месяц в моей гостинице, нет?
— О, уверен, что так и будет, — обнадежил ее Мейсон. — А что вы собираетесь делать с этими часами?