Впрочем, она не была уверена, что режиссер расслышал ее ответы. Точнее, была уверена, что они его совершенно не интересуют.

– Так. Улыбнитесь, – сказал он. – Опять повернитесь в три четверти, но с улыбкой. Обратно повернитесь. Встаньте, пройдитесь. Расскажите что-нибудь.

– Что рассказать? – проклиная себя за глупость, спросила Соня. – Как меня зовут?

– Нет, что-нибудь длинное. Стихи, если знаете.

Стихи Соня знала, но именно в эту минуту все они выветрились у нее из головы, как будто сквозняком их выдуло. Хоть бы одна строчка из школьной программы вспомнилась!

– Говорите, говорите, – нетерпеливо повторил режиссер. – И смотрите прямо в камеру.

– Что ты заводишь песню военну, – ненавидя себя так, что челюсти свело, выговорила Соня. – Флейте подобно, милый снигирь?

Женщина с жиденьким пучком на затылке, сидящая рядом с режиссером, взглянула на нее с таким изумлением, точно она выругалась матом. Впрочем, Соня и сама чувствовала себя клинической идиоткой, так что не удивилась такому взгляду. Но стихи продолжала читать – по инерции.

– Львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами! Что воевать? – закончила она.

– Однако! – Брови у режиссера удивленно поползли вверх. Только теперь Соня почувствовала, что от него слегка пахнет коньяком. – Державина здесь еще не читали! Ну, неважно.

Удивление тут же сошло с его лица; видно, удивить его чем-либо было невозможно. Впрочем, Соня и не старалась, и Державина она стала читать не удивления ради, а просто потому, что его строчки каким-то загадочным и отчаянным образом влетели ей в голову. Вернее, не таким уж и загадочным. Эти стихи любил отец. И Соня как запомнила их в пять лет, так до сих пор и не забыла.

– Продолжайте, – сказал режиссер и обернулся к ассистенту с любительской камерой: – Миша, снимаешь?

– Да снял уже, Борис, – ответил тот. – Можешь глянуть.

– Пусть еще пройдется, – сказал Борис. – И попой повертит. И достаточно. А улыбаться ты что, не умеешь? – обратился он к Соне.

– Она улыбалась, – вместо нее ответил Миша. – Сейчас я тебе покажу.

– Когда это она улыбалась? – удивился Борис. – Что-то я не заметил.

– Такая улыбка, – пожал плечами Миша. – Интересная, между прочим.

– Ладно, иди, – махнул рукой Борис. – Контактный телефон оставила?

– Да... – с трудом выдавила Соня.

Московскую карту для телефона она купила по дороге в «ТиВиСтар». Безнадежность затеянного мероприятия была для нее теперь очевидна.

Она вышла на улицу и не почувствовала жары. Все стало ей безразлично. Она пошла вдоль бесконечного бетонного забора, по бесконечной улице к метро.

За спиной у нее раздался треск мотоцикла.

– Девушка! – услышала Соня.

Она не обернулась. Треск слышался совсем близко – мотоциклист ехал следом за ней по тротуару.

– Девушка! – повторил у нее за спиной мотоциклист. – Далеко вам? Давайте подвезу.

– Далеко, – не оборачиваясь, ответила Соня. – Подвозить не надо.

Что ей было сейчас до какого-то заигрывающего мотоциклиста! Она выпала, вывалилась из жизни, и ничто не могло вернуть ее в тот живой поток, частью которого она до сих пор всегда себя ощущала.

– А может, все-таки подвезти? Обернитесь, девушка!

Соня невольно обернулась, хотя совсем не собиралась этого делать. Отреагировала на сигнал, как собака Павлова.

Парень, сидящий в седле, смотрел на нее веселыми нахальными глазами. Мотоцикл у него был не большой, но явно дорогой – сверкал, как игрушечка.

– Так как, поедем? – повторил парень.

– Не поедем, – покачала головой Соня.

И, отвернувшись, пошла по улице дальше.

Она думала, что он так и будет ехать вслед за ней, повторяя свое навязчивое предложение, пока она не нырнет в метро. Но вместо этого услышала:

– Ну нет, так нет.

В голосе, которым это было произнесено, не звучало ни капли обиды или раздражения. Мотор заработал громче, и тут же треск его стал затихать, удаляясь. Соня обернулась. Мотоциклист возвращался к зданию студии.

Он снова догнал ее, когда она уже подходила к метро. То есть не догнал, а обогнал. Мотоциклист проехал мимо, не глядя на Соню. За спиной у него сидела длинноногая девица, одна из тех, что толпились перед студией.

«Вот так! – подумала Соня. – Думаешь, кто-то по тебе убиваться будет, по звезде великой? За пять минут другую найдут».

Ей ничуть не было жаль, что она отказалась ехать с бойким мотоциклистом. Но урок был такой наглядный, что показался ей просто-таки символическим. Вся московская жизнь предстала перед нею во всем своем пугающем равнодушии к ее, Сони Гамаюновой, существованию. И, как она смутно догадывалась, к существованию каждого постороннего человека, по каким-то своим причинам к этой жизни прибившегося.

Соня брела к метро так медленно и тяжело, словно на ногах у нее были не легкие босоножки – перекрестья тоненьких ремешков, – а пудовые гири.

Глава 5

Телефон звонил, наверное, минут пять.

Соня долго не слышала его сквозь шум воды, а когда услышала, то выскочила из ванны так стремительно, что чуть ногу не сломала на скользком выщербленном кафеле.

– Ты что? Весь пол залила! – воскликнула хозяйка, увидев, как, завернувшись в полотенце и шлепая по линолеуму мокрыми ногами, Соня бежит по коридору к своей комнате.

Конечно, это могла быть и мама – Соня сообщила ей свой московский номер. Мама с благоговением относилась к междугородным звонкам, считая их чем-то исключительным, но, увидев сон, который по каким-нибудь неведомым причинам показался ей опасным для дочки, вполне могла преодолеть свою робость и позвонить с утра пораньше.

И все-таки Соня надеялась, что это тот самый звонок, которого она, ругая себя за глупость и наивность, ждала вот уже неделю.

За эту неделю она поняла, что из всех возможных чувств в Москве надо быть готовой в первую очередь к разочарованию. И ей казалось, что она к нему готова.

Но разочаровываться не пришлось.

– Гамаюнова? – раздался в трубке женский голос. – Кастинг-директор «Пожара любви»...брова. – Фамилия кастинг-директора прозвучала невнятно, Соня ее не разобрала, но даже не заметила этого. – Ждем вас завтра к девяти утра на студии. Придете, пропуск выписывать?

– Д-да... – чуть не клацая зубами, выговорила Соня. – А...

Она чуть не спросила: «А кого я буду играть?» – да вовремя прикусила язык. Не все ли равно? Завтра скажут!

– К девяти, – повторила...брова и отключилась.

Соня растерянно смотрела на трубку, на свои голые ноги и мокрые следы...