Но эта женщина уже вызвала у нее приязнь, не имевшую рационального объяснения, а нерациональным чувствам Мадина привыкла доверять. Поэтому ей не казалось необходимым взвешивать каждое свое слово и каждую интонацию.
Ольга прошла в комнату с панорамными окнами. Когда она шла, то казалось, что в замкнутом пространстве комнаты ей приходится сдерживать стремительность своей походки.
— Мило, — сказала она, оглядевшись. — Это ваша квартира?
Вопрос был довольно бесцеремонный. Но обращать внимание на такую бесцеремонность не стоило. В конце концов, Мадина не знала, что сама стала бы делать на месте этой женщины. Может, окна бить!
— Нет, — ответила она. — Это квартира вашего мужа.
— Значит, он даже не счел нужным ее вам подарить, — усмехнулась Ольга. — Обустроил универсальное любовное гнездышко. Пригодное для каждой новой птички. Боже мой, какая пошлость!
— Вы напрасно хотите меня оскорбить, — пожала плечами Мадина.
Ее удивила интонация, с которой Ольга произнесла последнюю фразу. Это была точно такая же интонация — искреннего возмущения и брезгливости, — с которой Мадина мысленно разговаривала сама с собой, когда узнала о лжи Аркадия.
— Я не хочу вас оскорбить, — сказала Ольга. — Я от вас, чтобы вы правильно понимали, вообще ничего не хочу. Я хочу только понять: зачем ему это понадобилось?
— Что — это?
— Иметь такую любовницу.
— Какую — такую? — спросила Мадина с интересом.
Интерес был вполне искренний. Конечно, она чувствовала себя немного уязвленной тем, что Ольга размышляет о ней вслух, как о неодушевленном предмете. Но сами по себе ее размышления показались Мадине незаурядными. К тому же она нисколько не переживала из-за своего расставания с Аркадием. И почему ей в таком случае было не заинтересоваться размышлениями явно умной женщины?
— Явно умную, — ответила Ольга. — И незаурядную, тоже явно.
Мадина даже вздрогнула. Ее мысли снова совпадали с Ольгиными почти слово в слово!
— Не понимаю, зачем ему это понадобилось, — повторила та. И, встретив Мадинин удивленный взгляд, объяснила: — Я поняла бы, если бы он завел себе маленькую смазливенькую дурочку, нимфетку-переростка, которая смотрела бы ему в рот и восхищалась каждым его чихом. На это все мужики под пятьдесят становятся падки — у них от гормональной бури просто едет крыша. Но то, что привлекло его в вас… Господи, да ведь это у него и так было всю жизнь!..
Ольга вдруг резко отвернулась, подошла к окну и остановилась, постукивая ладонью по подоконнику. Рука у нее была такая, которую называют породистой, — тонкая, с длинными пальцами. На руке было два кольца: одно антикварное, с крупным бриллиантом, второе обручальное, недорогое и тоненькое. Конечно, оно было из тех времен, когда они с Аркадием окончили школу и сыграли свадьбу…
Мадина отвела взгляд. Ей было стыдно смотреть на это тоненькое, съеденное временем обручальное кольцо.
— Я давно о вас знаю, — непонятно зачем, ведь Мадина не требовала от нее объяснений, обернувшись, сказала Ольга. — Мне добрые люди с самого начала доложили. Это я к тому, что первый шок я уже пережила. И обиду, и злость, и ярость даже. Я к вам и пришла, только когда поняла, что уже могу поговорить с вами спокойно. Но теперь…
Она замолчала.
— Что — теперь? — Мадина первой не выдержала затянувшейся паузы.
— Теперь я не уверена, что мне надо с вами говорить. Когда я вас увидела, мне кое-что стало про вас понятно. Это вы читаете? — Она кивнула на книгу, лежащую на столе. — Ну конечно, не Аркадий же.
Книга была — Томас Манн, «Волшебная гора». Мадина перечитывала Томаса Манна часто — ее поражало, как медленно, размеренно, но неотвратимо мысль в его книгах становится искусством. Даже у любимого ею Толстого, ей казалось, это не выходило.
Но с Ольгой ей меньше всего хотелось говорить о книгах. Она чувствовала стыд перед этой женщиной, и вряд ли этот стыд можно было избыть отвлеченным разговором.
— Я не знала, что он женат, — сказала Мадина. — Просто не знала. Иначе ничего у меня с ним не было бы, поверьте.
— Даже так? — хмыкнула Ольга. — Он вам не сказал? Боже мой, каким же он стал ничтожеством! Или не стал, а всегда был, просто я не замечала?.. Ладно, теперь это уже неважно.
— Мы расстались, — повторила Мадина.
— Дело ваше, — пожала плечами Ольга.
Несмотря на некоторую приязнь, которую она, похоже, испытывала к своей сопернице, она продолжала сохранять холодноватую дистанцию. И это все больше нравилось Мадине.
— Ладно, — сказала Ольга, — я пойду. Разговаривать нам, собственно, не о чем. Предмета для разговора у нас больше нет. Я вам верю.
Ольга пошла к двери. Она и так была высокая и статная, а классические каблуки-шпильки придавали ее походке и всему ее облику и вовсе нечто величественное.
«Просто королева!» — подумала Мадина.
И сразу вспомнила, что точно так назвал ее саму Аркадий. Вот здесь, в этой комнате, всего какой-нибудь час назад. От этого воспоминания ей стало так противно и муторно на душе, что она даже зажмурилась.
— Подождите! — сказала Мадина.
Ольга остановилась и недоуменно посмотрела на нее.
— Подождите, — повторила она. — Я сейчас…
— Что — сейчас? — спросила Ольга.
— Сейчас оденусь, вещи соберу. И выйду вместе с вами.
— Зачем? — не поняла та.
— Ни за чем. Просто… Я не думаю, что должна здесь оставаться. В этой квартире. Без вас.
— Что за глупости? — Ольга поморщилась. — Какие-то эффектные жесты. Мне показалось, вы умнее.
— Это не жесты, — упрямо повторила Мадина. — Мне в самом деле противно. Я никогда никому не лгала. Я просто этого не умею. И зачем мне этому учиться теперь?
— На старости лет, что ли? — Ольга чуть заметно улыбнулась. — Ну вот что. Уйдете вы отсюда сразу после меня, или через некоторое время, или вообще здесь останетесь — это меня не касается. А вместе со мной уходить не надо точно. Мы что, выйдем под ручку, как подружки? Нет. А других причин для совместного ночного выхода на улицу я не вижу. Я, во всяком случае, на панель с горя не собираюсь, — усмехнулась она. — И вам не советую. Найдете себе нового любовника. С вашими данными это не так уж трудно.
Мадина не стала говорить, что меньше всего думает сейчас о новом любовнике, да и вообще о той стороне жизни, которую по какому-то недоразумению принято называть любовью. Ее вдруг залила изнутри горечь. Просто ни с того ни с сего поднялась в душе и подступила к самому горлу — так, что даже во рту стало горько.
Что-то кончилось в жизни — не событийно, не сюжетно, а так… неназываемо. Может, именно так чувствует себя змея, когда меняет кожу?
То, что она сравнила себя со змеей, не принесло Мадине радости.