Ей было немножко смешно, что он всегда называл ее Валерией. Леру никто так не называл, и она даже не сразу привыкла, что это ее имя. Но, впрочем, и это только дополняло Андреев облик – так же, как неизменные костюмы в елочку.
«Как странно, – думала иногда Лера, – ведь он неинтересный человек – да что там, просто скучный! А работать у него интересно, и раздражения он не вызывает никакого. Почему?»
Может быть, потому что об Андрее можно было просто не думать. А думать, например, о том, как ты выглядишь. Не для того чтобы ему понравиться, а просто так, для собственного удовольствия.
Впервые Лера задумалась об этом, и эти мысли оказались очень приятными.
Ей всегда было довольно безразлично, как она одета. В детстве мама сама шила ей платья, и на Леру всегда оборачивались: «Ах, какая прелестная девочка, просто розовый ангелочек!»
Потом «ангелочек» стал бегать во дворе, лазать «где не надо», платья рвались и пачкались, но мама со вздохом штопала, зашивала, стирала – и Лера по-прежнему выглядела вполне прилично.
Однажды, правда, она задумалась о том, как должна выглядеть женщина, – когда впервые увидела Елену Васильевну. Лера ощутила тогда, что такое благородство облика. Ни о чем в одежде Елены Васильевны невозможно было сказать отдельно, ничто не бросалось в глаза, но все вместе выглядело так, что сразу вызывало единственную мысль – о невыразимом изяществе.
Как это получалось, Лера не знала. Как-то не верилось, что Елена Васильевна подолгу продумывает свои туалеты, а вместе с тем – неужели так можно выглядеть, совсем не думая о них?
И Митя был такой же: одежда совсем не была заметна на нем, но всегда оставалось ощущение чего-то изящного и непринужденного.
Но его Лера постеснялась об этом спросить – да может, он и не знает вовсе! – а Елену Васильевну однажды спросила.
– Ты взрослеешь, Лерочка, – улыбнулась та. – Становишься прелестной юной женщиной, это так трогательно…
– Не знаю, – смутилась Лера, которой едва исполнилось тогда пятнадцать. – Просто мне интересно: как вы это умеете?
– Почему ты стесняешься? – удивилась Елена Васильевна. – Ты действительно хорошеешь не по дням, а по часам, в твоем облике появляется такое стремительное очарование… Хотя ты, конечно, довольно искрометное создание, – тут же добавила она. – И то, что тебя интересует одежда, вполне естественно. Но я не знаю, как тебе ответить, Лерочка… Все зависит от того, что ты хочешь подчеркнуть в своей внешности, а в конечном счете – только от твоего вкуса, от уважения к себе и окружающим.
Все это было, конечно, правильно, но едва ли могло пригодиться практически. И, вздохнув, Лера тогда подумала: «Что ж, придется одеваться как бог на душу положит. Кто его знает, есть ли он у меня, этот вкус!..»
Да и размышлять об этом особенно не приходилось. С тех пор как кончились алименты, денег катастрофически не хватало даже на самое необходимое. Из чего было выбирать? К счастью, Костя даже не замечал, во что одета его восхитительная жена, а мнение остальных было Лере безразлично.
Она бегала на занятия в своих любимых джинсах и вообще не любила платьев. А для торжественных случаев у нее было несколько юбок и блузочек, сшитых мамой из каких-то немыслимой давности отрезов с экзотически звучащими названиями: тафта, джерси, креп-жоржетт…
И вот теперь, работая в «Московском госте», Лера впервые огляделась вокруг и взглянула на себя по-новому.
Она рассматривала свое лицо в зеркале. Что ж, ничего лицо, вполне! Глаза довольно большие, с подтянутыми к вискам уголками, и цвет приятный – не просто карий, а даже янтарный. Рот, правда, великоват, это ясно. Но зато – необычной формы: краешки губ чуть опущены вниз, и от этого лицо всегда выглядит серьезным. А это, учитывая характер, – обманчивое впечатление, и тоже признак оригинальности.
Еще в десятом классе Лера подстриглась – не слишком коротко, так, чтобы прическа выглядела пушистой. И с тех пор не меняла прическу. А зачем, если ей идет? Даже мама, жалевшая дочкины золотисто-каштановые пряди, признала:
– Так ты задорно выглядишь, Лерочка, с этой стрижкой – прямо дразняще…
Вот только походку свою она так и не могла уловить. Смотрелась на бегу в витрины и не понимала: походка как походка, ничего особенного, почему же говорят?..
«Что ж, – решила Лера, изучив таким образом свою внешность, – надо и одежду подбирать соответственно».
И в ее гардеробе появился маленький ярко-красный свитерок из мягкого трикотажа, и узкая черная юбочка, и еще один синий пиджак – вроде бы в деловом стиле, но в то же время романтичный из-за полукруглых лацканов.
Кроме того, она купила несколько ярких косынок и шарфиков, которые освежали любой наряд лучше, чем самые изысканные драгоценности. Правда, каждая из них и стоила не меньше хорошей блузки…
И – вздохнула: эти несколько обновок были пока единственным, что она могла себе позволить.
Но, наверное, одно то, что она задумалась об этом, переменило ее облик.
– Ты, Лер, как-то так выглядеть стала… – сказала ей однажды Зоя, с которой они сидели в офисе за соседними столами.
– Как? – заинтересовалась Лера.
– Ну, эффектно. Не пойму даже – вроде шмоток новых не много, а смотри ты… Или духи какие-то особенные?
– Да я вообще духами пользуюсь совсем чуть-чуть, – удивилась Лера. – И никакими не особенными.
– Ты сексапильная, – авторитетно заметил Кирилл Стариков, зашедший за чем-то к ним в комнату.
– Интересно, Кирюша, что это значит, по-твоему? – прищурилась Лера.
– А чего ты обиделась? – удивился Кирилл. – Как будто я тебе трахнуться предлагаю! Это значит – сексуально привлекательная, что плохого? Воспитали вас в пионерских лагерях, стесняетесь естественных вещей!
Кириллу едва исполнилось восемнадцать, он выполнял в фирме самые простые поручения – подать-принести, встретить-проводить, – но вид у него всегда был такой, словно вокруг него-то все и вертится.
Но гораздо важнее было для Леры то, что Валентин Старогородский тоже заметил произошедшие в ней перемены.
Они долго не виделись с Валентином. Сходили как-то, еще летом, в кафе, отметили Лерину новую работу. Он подарил ей тогда букет маленьких ярко-алых роз, заметив, что ей идет этот цвет. Поболтали о том о сем и разошлись. Валентин – как всегда, иронично-невозмутимый, а Лера – с каким-то беспокойным, взбудораженным чувством: как будто что-то было недоговорено между ними…
И она обрадовалась, когда он наконец позвонил и предложил встретиться снова. Ее только смущало немного, что она ничего не говорила об этом Косте. Но в конце концов, разве в ее встречах с Валентином было что-то, чего следовало бы стыдиться перед мужем?
Валентин ждал ее на углу Каляевской и Садовой-Триумфальной. В руках у него, как и при первой встрече, были цветы – на этот раз белые игольчатые астры: была середина октября.