– Аорта, что поделаешь, – сказал он. – Как довезли еще, непонятно.
– Он хотя бы… очнулся? – выдавила она сквозь подступающие слезы.
– Какое там! – махнул рукой Фомич.
Лиза услышала то ли хрип, то ли стон у себя за спиной и, обернувшись, увидела, как Юра опускается на облезлый стул, обхватив голову руками.
Дни и ночи слились в одно беспросветное пятно.
Может быть, Лиза застыла бы, заледенела после смерти Сергея, если бы не то, что происходило с Юрой. Она чувствовала, что он находится на краю бездны, в которой сознание его может погаснуть, – и ей уже невозможно было отдаться собственным чувствам.
«Хоть бы он напился, что ли!» – с тоской думала она, встречая его потускневший взгляд.
Но Юра всегда прежде веселел от спиртного – и сейчас просто не воспринимал его как возможность залить горе; отодвигал рюмку с брезгливым недоумением.
Лиза видела, что это не просто тоска, не просто отчаяние – которые, как бы ни были тяжелы, проходят рано или поздно. В том, что происходило с Юрой, чувствовалось дыхание смерти.
Он почти не смыкал глаз, и Лиза представить не могла: как же он жив еще, ведь он не спит сутки за сутками, ведь это невозможно! Когда она спала сама, было совершенно непонятно. В те редкие часы, когда Юрины глаза все-таки закрывались, Лиза как раз и не могла уснуть – лицо Сергея вставало у нее перед глазами так ясно, словно он входил в комнату.
Она совсем не вспоминала его лицо в последние минуты жизни – посиневшее, с кровавой пеной на губах. Чаще всего она почему-то вспоминала его в тот момент, когда он сидел в машине, вполоборота, и она вдруг поняла, на кого он похож, – на римского воина!
Она вспоминала, как он закрыл балконную дверь в ресторане, заметив, что ей стало прохладно… Как набросил ей на плечи куртку, стоило ей только вздрогнуть во время прогулки по парку в Кускове…
Или – его ободряющую улыбку с балкона, которая ей, конечно, не почудилась…
Она вспоминала, как он смотрел на Юру, какое у него при этом становилось лицо, – и понимала, с леденящим ужасом понимала, что этого не будет больше никогда.
Что же должен был испытывать Юра?
Однажды он сказал ей, когда они молча сидели на веранде и тишина опускалась на них вместе с прохладой, тянущейся от вечерней реки.
– Если бы я просто сказал ему… – вдруг произнес Юра. – Он же ничего не требовал от меня, ты понимаешь? Он никогда в жизни ничего от меня не требовал, ни один человек на свете не позволял мне настолько быть самим собой, как он… Он только просил: скажи мне, если соберешься что-то предпринимать, предупреди меня. И все – ничего больше, понимаешь, больше ничего! А я даже этого не сделал… – Голос его сорвался.
– Юра, милый мой, хороший… – Лиза едва не плакала, и все-таки в душе ее шевельнулась короткая радость: впервые он заговорил о Сергее. – Что ж ты делаешь с собой! Разве ты виноват, что так получилось?
– А кто? – глухо произнес Юра. – Кто же еще виноват? Разве он сам, для своего удовольствия полез туда, в это логово? Умирать буду – вспомню, как он выбил эту дверь…
– Но ведь и ты – не для своего удовольствия! – горячо воскликнула Лиза. – Ты вспомни, что мне говорил, когда ехали: что это из-за Звонницкого…
– Ну и что? – усмехнулся Юра. – Я мог себе позволить клюнуть на эту наживку. Я, может, бессознательно чувствовал все время: есть Серега, значит, все обойдется. Вот для меня и обошлось…
И он снова замолчал, как Лиза ни старалась вызвать его на разговор. И снова потянулись молчаливые дни и бессонные ночи – мучительные, сводящие с ума.
Сначала Юра еще что-то делал машинально: говорил со следователем, день провел на работе. Когда Лиза приехала к концу этого дня, секретарша Фрида Яковлевна прошептала ей:
– Господи, Лизонька, кто мог думать, кто мог думать! Так жалко Сергея Петровича, просто не передать! А Юрия Владимировича еще больше жалко. Вы же видите, какой он стал, не узнать его. Я сегодня наблюдала: он говорит с кем-нибудь по телефону, а потом трубку положит и сидит, смотрит в одну точку. Такое впечатление, что ему ничего не надо…
Лиза кивнула, едва удерживая слезы. Ей самой страшно было идти коридорами «Мегаполиса». Казалось, сейчас покажется мощная фигура Псковитина. Она старалась не смотреть на двери его кабинета…
– Как ты будешь теперь работать, Юра? – осторожно спросила Лиза по дороге домой.
– Не знаю, – ответил он. – По мне – так я бы и не работал.
Он и не поехал больше туда, и даже не поинтересовался, как идут дела, брошенные на начальников отделов и филиалов, заместителей и кого угодно, вплоть до Фриды Яковлевны.
Все это было настолько мучительно, настолько отнимало все душевные силы, что Лиза почти не думала о том, что происходило сейчас в ней, – о ребенке, впервые шевельнувшемся, когда голова Сергея лежала у нее на коленях. Она только боялась: почему он затих, не случилось ли с ним чего-нибудь?
Он снова шевельнулся только через неделю – все так же робко, словно маленькая рыбка. Лиза вздрогнула и невольно улыбнулась – вот он, этот мальчик! Она ни минуты не сомневалась, что это именно мальчик, это чувство было у нее таким отчетливым, что ошибки быть не могло.
А Юра до сих пор даже не знал о нем.
Лиза не понимала, почему не сказала ему о беременности сразу, как только уверилась в ней сама. Она точно знала, когда был зачат ребенок, – в те девять дней на острове Малифинолху… И догадалась она об этом вскоре после возвращения, в счастливое и безмятежное время своей жизни. Почему же не сказала о ребенке тому, кто первым должен был узнать о нем от нее?
Та, первая, беременность, о которой Лиза старалась не вспоминать, – наоборот, вспоминалась ей в мельчайших подробностях, словно все это произошло вчера. И ее первая радость, и как она прислушивалась к своему новому, неведомому состоянию, и как сказала Арсению. И то, как он отреагировал на это известие, и то, что было потом…
«Но ведь тогда все было совершенно иначе! – говорила она себе, содрогаясь от тех воспоминаний. – Арсений боялся себя связать, говорил, что нет денег, что жизнь еще не устоялась… Да и так ли уж он любил меня? При чем здесь Юра, как можно сравнивать!»
Все это было верно. И все-таки в глубине души Лиза понимала причину своей нерешительности. Если бы, сказав Юре о ребенке, она хоть на мгновение заметила в его глазах испуг или услышала бы хоть одно слово сомнения, – чем она объяснила бы это? Отсутствием денег, неустоявшимся бытом?..
И она так и не смогла сказать… А теперь, после смерти Сергея, Юре было ни до чего, и она снова молчала.
Но это молчание убивало ее, мучило. Ведь никто не знает, никто, и как ей справиться со всем этим одной? Правда, знает Оксана…
И, почувствовав, что нет больше сил держать все это в себе, Лиза поехала к ней.