— Мистер Броуди, вы пялитесь на мою грудь.
— Ничего подобного.
— И не думайте отрицать.
Вдруг Джулия ахнула удивленно, и Джексон обернулся посмотреть, что же она увидела. Из реки на берег выходил мужчина средних лет — совершенно голый, тощий и загорелый с головы до пят. Нудист? Или они теперь называют себя натуристами? Мужчина вытерся полотенцем, улегся на берегу и как ни в чем не бывало принялся читать книгу.
— Ух ты! — Джулия рассмеялась. — Вы это видели? Ты видела, Милли? Мистер Броуди, это законно?
— Вообще-то, нет.
— Вот было бы здорово, — заявила Джулия, — просто сбросить одежду и нырнуть. Раньше неоязычники плавали нагишом в пруду Байрона. А вы могли бы так, мистер Броуди? Раздеться и прыгнуть в реку?
Джулия облизала верхнюю губу своим розовым кошачьим язычком, и Амелия неприятно прихрюкнула. Джексон вдруг вспомнил, как Бинки Рейн назвала сестер Ленд «дикими». С трудом верилось, что Амелия когда-нибудь была «дикой», вот Джулия — да, определенно. Он не прочь бы поплавать с ней нагишом.
— Что за книгу он читал? — спросила Джулия, и Амелия, которая и виду не подала, что заметила голого мужчину, ответила:
— «Начала математики». [108] — И бросила на Джексона свирепый взгляд.
— Еще чаю, мистер Броуди? — поинтересовалась Джулия и подлила ему чаю, не дожидаясь ответа. — «А есть ли к чаю мед у нас?» [109] Да, точно остался, намажем-ка его на булочки. Милли, тебе намазать булочку медом?
По крайней мере во «Фруктовом саду» подавали хороший чай, не то что у Бинки. Джулия держала чашку, манерно оттопырив мизинец, на котором серебряным колечком белел тонкий шрам. Она поймала взгляд Джексона.
— Отрезала, — беззаботно пояснила она.
Амелия хрюкнула.
— Случайно, — добавила Джулия.
Амелия снова хрюкнула.
— Милли, будешь продолжать в том же духе, превратишься в свинью.
Джексона осенило: он спросил Бинки Рейн про сестер Ленд, но не спрашивал сестер Ленд про Бинки Рейн.
— Бинки Рейн, помните такую? Ваша соседка, соседка Виктора.
Джулия смотрела непонимающе.
— Кошки, — добавил Джексон.
— Я была в хоре, [110] — ответила Джулия, — но продержалась всего пару недель, слегла с бронхитом. Страсть как обидно, тур был первоклассный.
— Нет, — терпеливо объяснил Джексон, — Бинки Рейн, она держит кошек.
— Та старая ведьма, — вдруг сказала Амелия, и Джулия вспомнила:
— А, так вы про нее. Мы к ней и близко не подходили.
— Подходили, — возразила Амелия. — А потом перестали.
— Почему? — спросил Джексон, но Амелия снова была в ступоре.
— Сильвия нам запретила, — ответила Джулия. Она нахмурилась, вспоминая подробности. — По-моему, это было после Оливии. Она сказала, что сад проклят и что если мы пойдем туда, то превратимся в кошек. Что все ее кошки — это люди, которые вошли к ней в сад. Сильвия всегда была со странностями. Неужели миссис Рейн еще жива? Ей, должно быть, уже лет триста.
— Почти, — отозвался Джексон.
Неоспоримо приятно было растянуться в шезлонге под деревьями. Гул насекомых и туристов навевал сон, и Джексону ничего так не хотелось, как закрыть глаза и отключиться, но Джулия продолжала щебетать про неоязычников, и Витгенштейна, и Рассела. [111]
— Компания снобов правого толка, — вставил Джексон.
— Ой, не надо только все портить своим северным социализмом, бросила Джулия.
Амелия по-прежнему была погружена в себя и отвечала исключительно односложно.
— Брук разгуливал нагишом, — сообщила Джулия. — Возможно, нудизм — кембриджская традиция.
— Руперт Брук был протофашистом, — вдруг заявила Амелия откуда-то из-под шляпы, и Джулия сказала:
— Ну, он уже умер и стихи писал отвратительные, так что он свое получил.
А Амелия сказала:
— В жизни не слышала более поверхностного довода.
А Джулия сказала… Но к тому времени Джексон уже спал.
Джексон вернулся за машиной, которую оставил у дома Бинки. Впритык к «альфе» стоял золотистый «лексус» (и кто покупает такие тачки, тем более такого цвета?). «Лексус» наверняка принадлежал Квинтусу. Джексон понятия не имел, что между ними произошло. Ведь не Квинтус же, в самом деле, на него напал?
Он ехал вниз по Сильвер-стрит, слушая «Ад среди телят» Гиллиан Уэлч. [112] С каждым днем Джексон выбирал все более депрессивную музыку, хотя куда уж депрессивней. Он направлялся в «Орел» [113] на встречу со Стивом Спенсером, хотя, в общем-то, ничего нового про Николу не разузнал, и его мысли все еще были заняты Квинтусом, когда он врезался в зад «форду-гэлакси», остановившемуся на светофоре у булочной «Фицбиллиз» на Трампингтон-стрит.
Перед «альфа-ромео» пострадал намного больше, чем тыл «форда-гэлакси», но все могло закончиться не в пример печальнее, если бы Джексон не сбавил скорость перед светофором. Водитель «гэлакси», однако, этого не оценила: она выскочила из машины и принялась орать на Джексона, обвиняя его в том, что он чуть не убил ее детей. В заднее стекло «гэлакси» глазели три любопытные мордахи. Когда подъехала дорожная полиция, женщина стояла посреди дороги, тыча пальцем в наклейку «Ребенок в машине» на заднем стекле.
— Тормоза отказали, — сказал Джексон старшему из полицейских.
— Врет! Все он врет! — визжала женщина.
— Черт, Джексон, — вздохнул полицейский, — ты их что, специально выбираешь?
От удара у Джексона в голове все как-то разболталось, а зуб превратился в кинжал, прорезающий десну. Новых злоключений ему не вынести.