Не тот позвал ее замуж, не с таким она собиралась жизнь прожить и поле перейти, не такой судьбы она себе желала. Да что угодно, все будет не то. И не потому, что жених не хорош, а потому что любви у нее к нему нет. А как же без нее? Без нее жизнь в пряничном домике с самым расхорошим мужем превратится в ад. И потянутся бесконечные дни и ночи с руганью, пререканиями и поиском виновных. Но разве она сможет поругаться с Клаусом? Он такой спокойный и мягкий.
Катерина представила себя в небольшом ухоженном домике где-нибудь в Германии. Она возится на грядке с морковкой (и далась ей эта морковка!), детишки рядом в песке ковыряются, калитка открывается, и вот идет он, ее супруг. Тот, с которым она собиралась умереть в один день, идет и улыбается. Она бежит ему навстречу и говорит, радостно улыбаясь:
– Гутен таг, Георгий Вениаминович, что-то запоздал ты со службы сегодня. Ужин стынет.
Тьфу! Катерина бросила тряпку на пол и стала с остервенением намывать пол. Лезет же всякая ерунда в голову. Какая еще Германия с Георгием Вениаминовичем?! Клаус, нужно думать о Клаусе.
Итак, Клаус. Пряничный домик, морковка, Ульяна в песке, Катерина улыбается. Идет Клаус, она ему навстречу и… Клаус поворачивается и оказывается Георгием Вениаминовичем. Прямо напасть какая-то! Катерина плюхнула тряпку в ведро. И привидится же такое. Она случайно вчера не перепутала чего? Неужели у этого зелья существуют побочные явления? И влюбляется та, которая его подлила. Тогда все объясняется просто и нужно подождать, пока оно не рассосется по организму.
Но ждать уже времени нет. Сколько его осталось для счастья? Среди сорокалетних одиночек женщин уже в два раза больше, чем мужчин. И никакого шанса, что вторая половина обратит на нее внимание. Да, Люба права, нужно использовать свой последний шанс. Но неужели Клаус и есть ее последний шанс?! Катерина снова попыталась представить пряничный домик и возвращающегося с работы Клауса. Она о нем, в сущности, так ничего и не знает. Может, он по вечерам не возвращается с работы, а уезжает в длительные заграничные командировки? Как в эту, например.
Итак, пряничный домик и Клаус, возвращающийся поздно ночью из длительной заграничной командировки. Катерина села на стул и попыталась сосредоточиться. Она лежит в постели и ждет его с замиранием сердца. Но почему оно замирает?! Да потому что рядом с ней лежит Георгий Вениаминович!
Катерина в сердцах бросила тряпку в ведро и разревелась. Она влюбилась в этого истукана, как последняя дура! Идиотка! Не может нормально представить пряничный домик и счастливую дружную семью! Не может, и все тут. Ее никакими пряниками не заманишь в эту Германию, если там не будет Георгия Вениаминовича. Придется немцу отказать, сердце не обманешь. Ее сердце, в отличие от писательского, умеет и хочет любить. Но раз уж ей придется жертвовать своей любовью, то она найдет в себе силы справиться со своими чувствами. Подумаешь, фрукт! Его любят, а он хмурится. И пусть хмурится дальше. Была бы она не такая щепетильная, выскочила бы замуж за немца, не думая, пусть бы этот фрукт-писатель страдал и рвал на себе волосы.
Перед Катериной явственно предстала в мельчайших подробностях картина страданий Карпатова. Он мечется по двору и рвет на себе и без того редкие волосы. Он кричит: «Вернись, Катерина!» и со всего маху бьется головой о забор. А еще он сыпет на голову пепел, одевается в поношенную одежду своего пугала и лупит себя цепью, на которой до этого сидел ротвейлер Степаныча. «Занимался бы самобичеванием», – с удовлетворением заметила Катерина и довольно улыбнулась. Карпатов представлялся ей в любом виде сразу и навсегда.
Бедный Клаус, нужно будет отказать ему как-то помягче. В случае чего пообещать так, как она уже это сделала сегодня. Выйти за него замуж потом когда-нибудь, если он сам, конечно же, потом захочет. Сегодня она поведет его к Шкарпеткиным, и они помогут ей объяснить немцу, что к чему.
Семен взялся за немца со всей широтой русской души. Он усадил гостя с Катериной за стол в саду и принялся командовать Анютой. Та бегала и подавала на стол всевозможные блюда для того, чтобы усыпить бдительность Клауса. Но жених-немец спать не собирался и постоянно твердил, глядя на Катерину влюбленными глазами, о том, что он ее любит.
– Тяжелый случай, – безапелляционным тоном опытного хирурга произнес Семен. – Придется резать по живому.
– Режь, – дала свое согласие несостоявшаяся невеста и закрыла глаза.
И Семен пустился в откровенную беседу с немцем. В принципе, они не беседовали, говорил один Семен, а Клаус, моргая пушистыми ресницами, внимательно его слушал. Семен очень хорошо говорил, так проникновенно и чувственно, что Катерина прослезилась, а Анюта открыла рот. Она никогда раньше не замечала у мужа таланта к ораторскому искусству. Если бы не его многозначительные «м-да» в тех местах, где по идее должны были звучать нецензурные слова, речь Семена была бы достойна романа-эпопеи о взаимоотношении полов. Нет, Семен не ругался, просто он пытался простыми русскими нецензурными словами выразить все те чувства, что бушевали в душе Катерины. Разве ж нормальными словами их можно выразить?!
Анюта придерживалась подобного мнения. Нормально выражаться и относиться к отказу Катерины выйти замуж было невозможно. Ни одна здравомыслящая особа женского пола в ее возрасте и положении себе такого не позволила бы. Катерина позволяет, значит, есть для этого более веская причина, и Анюта о ней догадывалась. Да что там Анюта! Об этой причине уже судачила вся деревня, а бесчувственный писатель только и делал, что сидел в своем тереме и писал философский труд.
Зато этот, Анюта скосила глаза на немчика, такой ладный и хорошенький, губками шмякает, что-то возразить пытается, глазками хлопает, не соглашается. Чувствует иноземец, куда Семен клонит. Или не понимает? Анюта решила проверить.
– Ферштеен? – поинтересовалась она у Клауса одним-единственным словом, которое помнила со школьной скамьи. – Партизаны нихьт шлиссен! – это неожиданно всплыло в ее памяти само. Видимо, после просмотра популярного телесериала о боевиках.
– Нихьт шлиссен, – согласился с ней Клаус и принялся внимательно слушать Семена.
– Ничего он не ферштеет, – со вздохом сказала Катерине Анюта.
– Что же делать? – встрепенулась та. – Я не хочу, чтобы у него оставалась ложная надежда.
– Семен, конечно, доходчиво изъясняет, – гордо добавила Анюта, – но придется идти за Фрицем. Он сейчас наверняка у Любки-стриптизерши околачивается. – Она встала и пошла к калитке.
Вернулась Анюта с Фрицем через полчаса. Люба Карелина не хотела отпускать немчика. «Только через мой труп!» – кричала Любка и выставляла вперед роскошное тело.
Известие о том, что Катерина собирается отказать Клаусу, повергло ее в шок. Получив удвоенное количество слушателей, Семен вообще залился соловьем.
– Любовь, – вещал простой деревенский мужик, – это такая тонкая субстанция, это тебе не хрен с редькой по утрам жевать, чтобы отбить запах бражки. Она требует специального подхода и иной организации процесса соединения двух сердец. Вот, казалось бы, чего бабе надо? – Семен поглядел на Анюту, та сразу растаяла от восторга. – Завалил ее на сеновале и сделал дело. Так нет, баба – она такая тонкая субстанция и требует специального подхода. Да ты, – он обратился к Клаусу, – приди на сеновал с цветами и выучи стишок. Глядишь, и ей хорошо, и ты получишь то, что хотел.