— Вы ее взяли в гостинице? — понял Меджидов Пашков просчитал варианты, как настоящий профессионал, нанес ответный, весьма болезненный удар.
— Разумеется. Я мог бы и раньше догадаться, едва увидел вас на фотографии. Мы были вместе в Афганистане. Тогда вас сопровождали трое офицеров — Корин, Костенко, Семенов. С последним я работал довольно долго, с восемьдесят восьмого по девяносто третий. В октябре, во время событий в Москве он погиб, но очень хороший парень был.
Меджидов вспомнил компьютерный анализ Подшивалова.
— Вас потом тоже было трое, — медленно сказал он. — Вы, Евгений Семенов и… майор Никитинский.
Пашков захохотал.
— Вот это работа. Неужели сейчас вспомнили? Гениально, просто гениально.
— Что вы хотите? — оборвал его смех Меджидов.
— Документы. Они нам очень нужны.
— Кому это «нам»?
— Нам, это новой России. Можете не сомневаться, я патриот своей страны, хотя и использую здесь всякую шваль. Такие документы, такие архивы должны быть на территории России. И, простите, их не должны охранять литовец Билюнас, грузин Сулакаури, азербайджанец Меджидов и украинец Ковальчук. Вы не находите?
— Когда мы их вывозили, мы все были советскими гражданами.
— Тогда да, сейчас нет. Это существенная разница.
— Документы уже в Москве, — тихо произнес Меджидов.
— Что? Только не надо блефовать.
— Я не блефую. Мы сдали их людям Примакова. А сюда мы прибыли как наживка. Наживка на дурака, посчитав, что вы обязательно клюнете, заинтересовавшись нами. И через вас мы выйдем на ваших хозяев.
Пашков вдруг понял, что это может быть правдой.
— Если это так, вы не сможете уйти из Бельгии. Вы не сможете вернуться в Россию. У вас нет никаких шансов.
— Давайте, я сначала поговорю со своей женой.
— Она действительно ваша жена?
— Это не ваше дело.
— Как хотите, только сначала я поговорю сам.
Пашков быстро набрал номер, опасаясь подвоха. Трубку подняла Лена.
— Мадам Сизова, — приторно-сладким голосом спросил Пашков, — как вы себя чувствуете?
— Ничего, — очень тихо ответила женщина.
— Я передам трубку вашему мужу.
Он передал трубку Меджидову.
Зачем я ее взял, с болью подумал Меджидов. После стольких потрясений опять такая драма. Ведь должен был ее оставить в Москве. Должен был понимать ее состояние. После такого потрясения везти ее в Брюссель. Она все-таки женщина. Ах, какой я дурак, упрекал себя Меджидов. Никогда себе не прощу, если что-нибудь с ней случится. Но этот Пашков хоть и мерзавец, производит впечатление человека благоразумного. Надеюсь, с ней ничего не произойдет. Он вспомнил вдруг ее голое тело, вырывающееся из рук бандитов и почти застонал.
— Лена, — быстро сказал он, — как ты себя чувствуешь?
— У вас все в порядке? — спросила она. В такой момент!
— Да, да, как ты? Они тебя не обижают?
— Да уже целых семь минут беседуем. Нет, пока не обижают.
— Ты не волнуйся, мы тебя…
До него вдруг дошло, что она сказала.
— Сколько времени вы беседуете? — спросил он, еще не веря в такую удачу.
— Семь минут, — радостно подтвердила она, — целых семь минут.
Число «семь» на их сленге обозначало абсолютную, безусловную победу. Он не верил своим ушам. Теперь не было необходимости притворяться.
— Можешь сказать обо всем сама полковнику Пашкову, — радостным голосом попросил ее Меджидов.
— Хотите говорить?
Полковник, недоуменно посмотрев на него, взял трубку.
— Полковник, — обратилась к нему Лена просто так, — вы не только предатель, вы еще и дурак. Вам удалось застать меня спящей и поручить охранять двум вашим кретинам. Вы, правда, считали, что они со мной справятся в ваше отсутствие?
— Что случилось? — прохрипел Пашков.
— Ничего. Они оба лежат на полу. Их оружие у меня. В следующий раз не врывайтесь ко мне без стука.
Пашков понял все. Вместе с двумя своими подручными он мог захватить Суслову, спавшую в постели. Он даже мог ее оставить в номере, дожидаясь Меджидова. Но самоуверенность подвела полковника. Захватив женщину довольно легко, он был убежден, что двое вооруженных мужчин также легко смогут удержать ее. Он забыл только об одной вещи, Елена Суслова была таким же профессионалом, как и он сам. Ферзь против ферзя, игра идет на равных. Ферзь с двумя пешками имеет преимущество. Но две голые пешки против ферзя не могут продержаться ни при каких обстоятельствах. Что и произошло в номере отеля «Шератон». Он застыл с трубкой в руках, чувствуя, как немеют его ноги.
Никитинского арестовали прямо на улице. Перекрыв всю дорогу, сразу двадцать человек — лучших сотрудников ФСК — принимали участие в этой операции. Нужно отдать должное майору, он пытался сопротивляться, даже вытащил оружие. Но через полминуты он уже сидел в машине, мчавшейся к зданию на Лубянке.
По дороге он снова пытался оказать сопротивление и когда его ввели в кабинет Вадима Георгиевича, на губах у него была свежая ссадина.
Подшивалов с интересом смотрел на этого человека, судя по всему, и планировавшего убийство его товарищей. Если Меликянц, «Карась», Корженевский и другие были отвратительными исполнителями, пешками в этой сложной игре, то, судя по вырисовывающейся картине, Никитинский был важной фигурой. Николай Аркадьевич, вошедший вслед за ним, как-то победно взмахнул рукой, возбужденно заявив:
— Мы его взяли.
Майор сел напротив генерала, не спросив разрешения, затем демонстративно полез в карман, доставая сигареты и зажигалку. Щелкнул зажигалкой, закурил. Молчание продолжало нарастать.
— Мы хотели с вами побеседовать, — просто начал Вадим Георгиевич.
Никитинский презрительно скривил губы.
— Я ничего не скажу. Вы должны отпустить меня немедленно.
— Почему? Разве вы депутат Госдумы?
— Я работаю в личной охране Президента, — невозмутимо парировал Никитинский, — вам это может стоить ваших погон, генерал.
Вадим Георгиевич промолчал, но Николай Аркадьевич, видимо, растерялся. Он вдруг подумал, что Никитинский вполне может служить в личной охране Президента и тогда его разбитая губа будет скандалом побольше убийства Корина, Подшивалов просто с интересом смотрел на майора.
— У вас есть документы? — спросил Вадим Георгиевич.