Она все еще смотрела в окно и видела, как Мельбурн все никак не может вырваться из объятий ее матери.
– Ах, да, да, – говорила Салли. – Все Уитфелды так вам благодарны. А наша глупая старшая дочь и дальше продолжала бы чудить, если бы вы не вмешались и не предоставили ей такую чудесную возможность.
Мельбурн и Шарлемань наконец сели в свою карету и укатили.
А ей надо запаковать кисти, краски и холсты. Что бы там ни наговорил ему Мельбурн, сэр Томас Лоуренс захочет увидеть ее работы.
А Закери – и вообще всех Гриффинов – она выбросит из головы. О чем это говорил Закери? О том, что одной ее мечты недостаточно. Как будто ей нужен мужчина, чтобы сделать ее жизнь полной и счастливой. Она будет учиться в лучшей студии Англии и станет портретистом. Больше ей ничего не надо. Ничего. И никого.
Это чувство почему-то расходилось с тем, что она запаковала портрет Закери вместе с полудюжиной других, которые она хотела показать своему наставнику. Танберг обвинил ее в идеализации, но ведь не обязательно показывать этот портрет Лоуренсу. Просто ей хотелось, чтобы он был у нее.
Боль в сердце постепенно пройдет, думала она, глядя на портрет. А сейчас она чувствует себя так плохо потому, что она рассчитывала, что Закери порадуется за нее, а он вместо этого вообще ничего не понял. Ему бы просто пожелать ей удачи и сказать, что он навестит ее, когда будет в Лондоне. А он наговорил ей всяких гадостей. Поэтому она плачет…
– Каро?
Кэролайн успела отложить портрет до того, как на пороге мастерской появилась Энн.
– В чем дело?
– Они уехали.
– Знаю. Я видела, как они уезжали.
– Герцог мне понравился, – призналась Энн. – Он так в себе уверен.
– Да.
– А лорд Шарлемань пообещал, что, если будет в Уилтшире, обязательно заедет, чтобы повидать всех нас.
Ха. Она в этом очень сомневалась.
– Как мило. Энн вздохнула.
– А Закери обязательно вернется. Он сказал мне, что уезжает на три месяца, но я думаю, что он приедет раньше. Теперь, когда его дела устроились, он захочет устроить свою личную жизнь.
У Кэролайн вдруг задрожали пальцы, и она схватила накидку, чтобы спрятать руки в ее складках.
– Я не удивлюсь.
– Если я постараюсь, то ко времени его возвращения мне, возможно, удастся помочь по крайней мере двум нашим сестрам быть помолвленными. Тогда мне будет легче.
– Энн, если ты пытаешься вызвать у меня ревность, прекрати. Мне абсолютно все равно. Я уезжаю в Лондон, и я могу предположить, что мои дни будут настолько заняты работой, что я даже о нем не вспомню.
– Если тебе все равно, моя дорогая, то почему ты плачешь?
Кэролайн смахнула слезы.
– Только потому, что мне придется расстаться с тобой и папой.
Энн обняла Кэролайн.
– Может быть, ненадолго. Если дела у Закери и папы пойдут так, как они ожидают, мы сможем позволить себе навестить тебя в Лондоне. Может, даже на Рождество. И мы будем писать тебе каждый день.
– Да, мне будет интересно узнать, как продвигается проект.
– А еще что-нибудь тебе будет интересно? Интересно, будет ли сердце Закери разбито или он сразу же закрутит роман с другой женщиной? Например, с Энн?
– Конечно. Знать, как вы все поживаете. И нашли ли лорд и леди Иде гувернантку для этого ужасного Теодора и других маленьких монстров.
– Клянусь писать тебе о всех слухах и сплетнях, – хихикнула Энн. – А теперь пойдем обедать. Уверена, что мама захочет опять тебе сказать, что ты ее любимица.
– Это что-то новенькое.
– Да, но это продлится по крайней мере три дня.
– Ты замечательная сестра, Энн.
– И ты тоже. Если ты будешь счастлива, я буду готова радоваться за тебя. Дай Бог, чтобы работа с Лоурен-сом дала тебе все, о чем ты мечтала.
– Я в этом уверена, – твердо заявила Кэролайн, надеясь, что она окажется права.
Два месяца спустя
Закери поднял голову от письменного стола и посмотрел на дождь за окном. Дождь лил уже неделю, а до этого – почти через день весь месяц. В Бате только и было разговоров о том, что, если дождь не прекратится, город будет затоплен рекой Эйвон, и о том, что вряд ли кто-либо сможет устроить раут или вечер, потому что не найдется смельчака, который отважился бы выйти из дома в такую погоду. Закери любил дождь. Его не волновали ни рауты, ни игра в карты. Снова глянув в окно, он отпил порядочный глоток виски.
Он уже почти закончил читать отчет Эдмунда, когда в дверь постучали.
– Поставь чай на стол, пожалуйста, Эндрюс, – сказал он. Гарольд поднял голову, вильнул хвостом и снова уснул.
Закери не понимал, почему его тетя настаивала на том, чтобы ему каждый раз приносили чай. Он никогда его не пил.
– Дождь снова залил плиту, – сказала вошедшая вслед за дворецким тетя Тремейн. – Твой чай немного запоздал.
– Не важно. У меня достаточно виски, чтобы поддержать силы. – Он указал на графин, который был на три четверти пуст.
– Вижу. Ты пойдешь сегодня в зал городского собрания?
– Нет, не думаю. Разве тебя не будет сопровождать леди Холдридж?
– Конечно, будет. Письмо от Эдмунда? Закери рассеянно кивнул.
– Мы получим первый за этот год приплод от тридцати пяти коров. У девяти из них потомство сравнимо с тем, что у Димидиус, и Эдмунд уверен, что по крайней мере двадцать должны в скором времени отелиться.
– У вас будет напряженная весна, насколько я понимаю.
– Я с нетерпением жду, какие появятся телята. Она вздохнула.
– Мне жаль, но я ничего не жду. Как Салли?
– В восторге. Сьюзен в субботу выходит замуж, а Грейс и Джулия обручены.
– Значит, трое из семи. Салли, должно быть, счастлива. Напишу ей, чтобы поздравить.
Закери не стал уличать тетю в незнании арифметики и напоминать ей, что только шесть сестер Уитфелд хотели выйти замуж. Потому что это означало бы, что он все еще одержим Кэролайн. Он сделал глоток виски.
– Я подумываю о том, чтобы наняться воспитателем молодых девушек и учить их, как завоевывать мужчин.
– Я могу нанять тебя для себя.
– Уволь, тетя. Ты могла бы уже сто раз выйти замуж после того, как умер дядя Томас. Тебе просто нравится мучить нашего брата – мужчин.
– Раз уж мы заговорили о мучениях, как долго мы еще здесь останемся?
– Так ведь подагра у тебя.
– Подагра прошла, но теперь меня беспокоит моя голова. И твоя – тоже. Здесь так скучно и сыро, что мне кажется, я начинаю плесневеть.