Джози и Джулия неуютно сосуществовали у него в голове, сливаясь в голос его совести, — ангелы-близнецы, летописцы его поступков.
— Спешил жениться… — сказал голос Джози.
— …кайся весь свой век, [128] — закончила Джулия.
— Какой сегодня день? — спросил он женщину из полиции.
— Пятница.
Тесса прилетает в понедельник спозаранку. Он уже вернется домой — может, даже раньше. Встретит ее, как обещал. Мужчине полезно иметь цель, полезно понимать, куда он идет. Джексон шел домой.
Они познакомились на вечеринке. Джексон не ходок на вечеринки. Маловероятнейший шанс, скопление планет, рябь времени.
Он столкнулся с прежним командиром из военной полиции — на Риджент-стрит, как ни странно, тоже из тех endroits, [129] где Джексона встретишь нечасто. Когда он переходил Риджент-стрит, Судьба дала ему по лбу, но в кои-то веки — по-доброму.
Его прежний босс был довольно жуликоватый мужик по имени Берни — Джексон не видел его двадцать с лишним лет. Ничего общего, помимо работы, у них не было, но они ладили, и Джексон сам удивился, как рад этой нежданной встрече, поэтому когда Берни сказал: «Слушай, у меня дома на следующей неделе кой-какой народ выпивает, все очень неформально, может, тоже подвалишь?» — Джексон сначала поддался, а уж потом стал отнекиваться. Берни, впрочем, на полную катушку врубил обаяние, которое в итоге оказалось неодолимым, — точнее говоря, стало проще ответить «да», чем твердить «нет». Потом-то Джексон сообразил: не в том дело, что он обрадовался Берни, а в том, что ему вдруг напомнили о потерянной жизни — два старых солдата вспоминают минувшие дни.
Удивился он дважды. Во-первых, квартира Берни в Баттерси оказалась вся плюшевая и набита вещами — мебелью, безделушками, картинами, — в которых даже Джексон опознал «хорошие». Берни при встрече обмолвился, что он теперь «по безопасности» (ну а как же?), но Джексон и не подозревал, что безопасность так хорошо оплачивается. О своей шальной удаче Джексон не упомянул.
Вторым сюрпризом стали гости Берни. «Кой-какой народ» обернулся «знаменитым суаре у Берни», как сказал один из гостей. Прежде ни на каких «суаре» Джексон совершенно точно не бывал.
Квартиру заполнили приодетые лондонцы — мужчины в модных очках и женщины в уродливых и ужасно неудобных на вид туфлях. Джексон от природы не доверял хорошо одетым мужчинам — у настоящих мужчин (то есть северян) нет времени и желания скупать дизайнерские шмотки, — и считал, что женщине не следует надевать туфли, в которых нельзя побежать, если потребуется. (Пару лет назад он видел, как девушка скинула туфли и помчалась, но она была русская и чокнутая, хотя пугающе красивая. Он вспоминал ее до сих пор.) Женщины на «суаре» у Берни вряд ли готовы будут выбросить свои «маноло» и «джимми-чу», чтобы по-быстрому дать деру. Да, он знал имена обувных дизайнеров, и нет, настоящим мужчинам с севера их знать не полагается, но прошлым летом он застрял в тулузском аэропорту с Марли, и та безжалостно наставляла его по журналам «Хит» и «ОК!».
Берни многоречиво приветствовал его в дверях и ввел в толпу, уже слегка накаленную. Откуда Берни знал всех этих людей — загадка. Они не походили на естественное окружение пятидесятилетнего бывшего военного полицейского.
— Коктейль? — предложил Берни, и Джексон сказал:
— Это против моей религии, а пиво есть? — И Берни засмеялся и ткнул его кулаком в плечо:
— Ты совсем не изменился, старина.
Джексон полагал, что старина еще как изменился, несколько кож сбросил с тех пор, как видел Берни в последний раз (и обзавелся несколькими новыми), но уточнять не стал.
На вечеринках от Джексона проку мало. Светские беседы ему не даются. Привет, меня зовут Джексон Броуди, я когда-то был полицейским. Может, его прошлые жизни и виноваты — сначала солдат, потом полицейский, ни то ни другое не располагает к легковесной болтовне. Гости у Берни на вечеринке (извиняюсь, суаре) казались какими-то пустотелыми, словно их наняли на вечер играть вивёров. В итоге Джексон ошивался на окраине собрания, точно опоздавший к водопою, и размышлял, сколько еще терпеть, прежде чем можно будет сердито изложить свои отговорки и слинять.
И тут Тесса толкнула его под локоть и прошептала ему в ухо:
— Отвратительно, правда?
Джексон не без удовольствия отметил, что она не только в простом льняном платье, которое смотрелось еще привлекательнее в сравнении со странными облачениями некоторых дам, но и в босоножках на низком каблуке — в них запросто можно бегать. Она не побежала — осталась подле него.
— Вы будете мне тихой гаванью, — сказала она.
Пять минут поговорив — неловко, поскольку в комнате стоял гвалт, — он храбро предложил:
— Не желаете отсюда уйти? — А она сказала:
— Ни о чем больше и не мечтаю. — И они пошли в паб за рекой в Челси, Джексон обычно в такие не ходит, но все равно в тысячу раз лучше, чем у Берни.
Проболтали до закрытия, учтиво распили бутылку каберне совиньон, а потом он проводил ее до квартиры («меньше почтовой марки») в Ковент-Гардене. На последнем отрезке пути взял ее за руку («Застенчивым мальчикам достается шиш», — всплыли в голове слова его Лотарио, давным-давно умершего братца), а у двери крепко, но благопристойно поцеловал ее в щеку и был вознагражден:
— Может, встретимся опять? Например, завтра?
Он бы ни за что не сочинил женщины лучше. Жизнерадостная и милая оптимистка. Забавная, временами даже комичная, и гораздо умнее его, но, в отличие от предыдущих его женщин, не считает необходимым то и дело ему об этом напоминать. Грациозна («в юности перезанималась балетом») и сильна («теннис, то же самое»), любит детей и животных, но в чрезмерной сентиментальности не замечена. У нее есть любимая работа, которая не пожирает ее целиком. На пятнадцать лет моложе Джексона («Повезло тебе, собака», — сказал Берни потом, когда они с Джексоном «наверстывали»), сияние ее молодого воодушевления еще не погасло и, похоже, не погаснет никогда. У нее длинные русые волосы с густой челкой — она похожа на актрису или модель шестидесятых (такой женский образ Джексон и предпочитал). За ней не требовалось приглядывать, но, когда он приглядывал, она была благодарна. Она водила машину, готовила, даже шила, справлялась с простыми домашними поломками, экономила поразительно, но умела быть щедрой (чему свидетельство — «Брайтлинг», ее свадебный подарок) и знала по меньшей мере две сексуальные позиции, которые Джексон раньше не пробовал (и не подозревал об их существовании, но об этом он умолчал). Короче говоря, такой Господь и замыслил женщину.
Откуда она знает Берни?
— Знакомый знакомого знакомого, — невнятно ответила она. — Я, вообще-то, на вечеринки не хожу. В итоге вечно стою в углу и прикидываюсь торшером. Мне не даются светские беседы. Я до одиннадцати лет училась у монахинь — там рано обучаешься молчать.