Из дома вышел полицейский и сказал:
— Босс? — У него на лбу было написано «важные вести», и Луиза подумала: ну вот, Джоанна Траппер мертва, но тут полицейский расплылся в улыбке до ушей. — Вы не поверите, босс. Она вернулась. Она в доме.
— Кто? Доктор Траппер?
— Доктор Траппер и детка. И девочка.
— Девочка?
Это что еще за фокусы? Джоанна Траппер сидела на диване в некогда прелестной гостиной. Чистые джинсы, мягкий бледно-голубой свитер — вроде бы кашемировый. С жемчужными пуговками на манжетах. Эти детали не лезли ни в какие ворота. Вымыта дочиста. Волосы влажные, — похоже, она только что из душа.
— Детка спит в кроватке, — сказала она, не успела Луиза спросить.
Рядом на диване сидела Реджи — лицо сияющее и пустое, точно она полна решимости ни слова не сказать вообще ни о чем. Джоанна Траппер, напротив, держалась непринужденно.
— Простите, если у вас из-за меня возникли сложности, — сказала она (можно подумать, за опоздание к стоматологу извинялась). — Я уезжала на пару дней. Боюсь, я ничего не помню. Какая-то временная амнезия. Формально это называется, если я правильно помню, «диссоциативная реакция бегства». Травма, причиненная воспоминанием о прошлой травме. Эндрю Декер, очевидно. И так далее.
— И так далее? — повторила Луиза.
Она соображала, как подступиться к допросу двух виртуозных лгунов, — не поймешь, как отыскать правду, не говоря о том, как ее понять, — но от этой проблемы ее спас стук в дверь. В комнату ввалилась Карен Уорнер.
— Прости, что прерываю, босс.
Она дышала тяжело, как будто бежала. Чудесного возвращения Джоанны Траппер она толком и не заметила. Лицо мрачно — ясно, что случилось нечто ужасное.
— О господи, — сказала Луиза, хватаясь за сердце. — Нидлер, да? Он вернулся? — И Карен сказала:
— Да. Вернулся.
— Кто-то погиб, — сказала Луиза. — Я по лицу вижу. Кто? Элисон? Ребенок? Все?
— Не они, босс. Маркус.
На волоске. Смешное выражение, если вдуматься. Маркус был в операционной. Луиза и Карен сидели в опустевшем «Святилище» Королевского лазарета. В честь Рождества здесь стояла какая-то общехристианская растительность.
— Что произошло? — спросила Луиза.
— Не знаю, все очень запутанно. Он услышал вызов и ответил, — по-моему, он был на кольце, на работу ехал. Местные уже примчались, и это все было как-то между делом, понимаете, она ведь столько раз кричала «волки».
— Между делом. Господи.
Нидлер всю ночь продержал семейство на мушке. Один из детей добрался до тревожной кнопки, местная полиция ответила, «первый офицер, оказавшийся на месте происшествия», позвонил в дверь, Нидлер открыл и выстрелил ему в грудь. Этим первым офицером был Маркус.
— Он пошел без жилета, — сказала Карен. — Надо было спасательского фургона дождаться. Идиот.
— Дурак дороги не разбирает, — сказала Луиза. — Хотел помочь.
Когда прибыли Карен и Луиза, все было кончено.
Нидлер вышел из дома, дав спасателям возможность прицелиться, но они не успели — Нидлер застрелился сам.
— Сволочь, — сказала Луиза. Она хотела видеть, как его убьют, хотела разорвать его на куски голыми руками, словно очумелая менада.
Маркуса доставили в больницу Святого Иоанна в Ливингстоне, потом перевезли в Королевский лазарет Эдинбурга и там прооперировали.
Хирург вышел из операционной, узнал Луизу и слегка поднял брови — чуточный жест, мать Маркуса не заметила, а Луиза уловила.
— О господи, — простонала она.
— Вряд ли Он поможет, — сказала Карен.
Луиза стояла в изножье. Мать Маркуса сидела у постели, сжимая руку сына. Его подключили к системе жизнеобеспечения в отделении реанимации.
— Он мой единственный ребенок, — сказала его мать. Ее звали Джудит, но невозможно называть ее никак иначе — только «мать Маркуса». — Его отец умер, — сказала она. — Я всегда боялась, что со мной что-нибудь случится и он останется один.
Ребенок без матери. А теперь она будет матерью без ребенка. И Луиза тоже его теряла, славного своего мальчика.
Появилась девушка — ее привела медсестра; девушка села напротив его матери.
— Это Элли, — сказала мать Маркуса.
Элли даже не взглянула на них обеих — если б она умела вернуть Маркуса силой мысли, он бы уже встал и пошел. Его мать протянула руку через койку, взяла девушку за руку. Свободной рукой погладила его коротко остриженные кудри.
— Он такой хороший мальчик, — сказала она. — Он как будто спит.
— Да, — сказала Луиза. Нет. Непохоже было, что он спит, никто так не спит, но елки-палки.
Он уже ушел, он просто ждал, когда они попрощаются. К бесконечности и дальше.
Лесси вернулась домой. Ей все-таки не понадобилась помощь. Она вернулась сама.
Еще темно, не разглядишь, кто это. Лишь фигура, фигура приближается. Но собака узнала.
Реджи чуть не лишилась чувств. Затошнило от химического прилива в организме. Великий адреналиновый водопад рушился сквозь нее, и сердце в груди сжималось тугим жестким узлом. Столько чувств обуревали Реджи — не распутать, не разделить. Облегчение и недоверие. Счастье. И ужас. Бесконечный ужас.
Доктор Траппер шла к ним с деткой на руках. Босая, по-прежнему в своем костюме, а детка в матроске. Доктор Траппер была вся в крови. От крови слиплись волосы, в крови все лицо, ноги. И на детке тоже потеки и кляксы.
Но это не их кровь. Детка засмеялся, увидев Сейди, а доктор Траппер шла прямая и сильная, точно героиня, королева-воительница.
Собака ринулась вперед и встретила доктора Траппер первой, шаловливая, как щенок. Приблизившись, детка протянул к Реджи толстые ручки и изобразил морскую звезду. Она поймала его, крепко обняла и сказала:
— Привет, солнце. Мы по тебе скучали.
Джексон зашел в дом, вышел позеленевший, потом слил бензин из «тойоты», окатил стены и поджег.
Казалось бы, в такой ситуации вызываешь полицию — похищение, убийство, самозащита, все такое, — но нет, как выяснилось, не вызываешь.
— Я не хочу, чтобы это осталось в деткиной жизни навсегда, — сказала доктор Траппер Джексону. — Понимаете меня? Так, как это осталось в моей.
И видимо, Джексон понял, потому что взял и уничтожил все место преступления; пуф-ф — и ничего не осталось.
А потом они пошли по грунтовке к машине, и в темном утреннем небе у них за спиной вздымалось пламя. Небось поглядеть на них — как из преисподней выбрались.