– Ох, лиха маруха, цимес! – присвистнул извозчик, когда тонкая фигурка исчезла за буйно разросшимися у калитки кустами шиповника. – Иде такую взял, Валет?
– В море выловил, – отрывисто отозвался тот. – Завернись, Семка, неспокойно мне. Курить есть?
– Держи. Да не дрипайся, бог не фраер, вытянет, не впервой…
Ахичевский встретил Катерину внизу, в обширных сенях. Он был, как всегда, безукоризненно одет в светлый летний костюм с белоснежной сорочкой, в манжетах блестели запонки.
– Вы куда-то собирались выезжать? – изобразив глупый вид, осведомилась Катерина. Сама она, впервые в жизни надевшая вечернее платье с открытыми плечами, чувствовала себя в нем очень неловко и с искренней досадой недоумевала, как могут порядочные женщины натягивать на себя такое бесстыдство.
– Нет, всего лишь жду тебя, – рассмеялся Ахичевский. – Мой друг, ты… ты великолепна! Боже мой, боже мой, какое же поразительное сходство…
Катерина почувствовала вдруг такую острую брезгливость, что лишь колоссальным усилием воли удержала себя от того, чтобы не повернуться и не уйти прочь. Чтобы скрыть подступившее к горлу отвращение, она широко улыбнулась прямо в лицо Ахичевскому и спросила:
– А почему так темно в доме? Вы все-таки опасаетесь?..
– Нет, Катрин, нет… Опасаться, право, нечего. Мы одни, и у нас вся… сколько угодно времени впереди. Ты, кажется, хотела посмотреть дом?
– Да, да, с удовольствием! Вы не поверите, ведь я даже у Ани в гостях, в Москве, никогда не была! Соня была, а я – нет! О, mon ami, как же здесь красиво!
Последние слова вырвались у нее совершенно искренне. Богатая, выстроенная в стиле позднего классицизма, похожая снаружи на древнегреческий портик дача показалась Катерине великолепным дворцом. Ахичевский провел ее по всем комнатам, включая столовую, спальни и великолепную бальную залу с натертым паркетом. Гостья ахала, восхищалась и всплескивала руками, старательно не замечая прикосновений Ахичевского к ее обнаженным плечам и мимолетные поцелуи в шею и висок на каждом пороге.
– А что же там? – «наивно» поинтересовалась она, указывая на высокую полуоткрытую дверь, за которой не было света. – Туда нельзя?
– Отчего же? Но, я думаю, тебе будет неинтересно, это всего лишь мой кабинет…
– Ах, покажите, покажите непременно! У вас там, наверно, книги? Я очень люблю их, у нас в Грешневке это единственное удовольствие было… – лихо соврала Катерина, прочитавшая за всю жизнь две-три книги под отчаянным давлением сестер.
Ахичевский, благосклонно улыбнувшись ее капризу, отворил тяжелую дверь.
Это был действительно обычный рабочий кабинет с книжными шкафами, большим, крытым зеленым сукном, заваленным бумагами столом, монументальной чернильницей и пресс-папье. В углу стоял массивный металлический ящик. Катерина подумала, что это, вероятно, и есть сейф. Чтобы не сделать заметным свой интерес, она обошла весь кабинет, восхитилась чернильным прибором в виде прядущей чугунной старушки («Каслинское литье, моя милая, единственная в своем роде вещь!»), перелистала книги, посмотрела в окно и лишь потом покосилась на сейф:
– Какая странная штука… Это такой гардероб?
– Ка-а-атя, боже мой… – захохотал Ахичевский. – Это сейф, здесь хранятся важные бумаги… И прочие пустяки.
– Но это же неудобно! Он такой некрасивый, просто портит вам общий вид! Похож на гроб, и… Он запирается на ключ?
– Нет. Вот на этих ручках… – Ахичевский показал ручки с рядами цифр, – набирается некая комбинация цифр, известная лишь владельцу, и – вуаля! Дверь открывается сама.
– Ци-и-ифры… – разочарованно протянула Катерина. – Но как же это можно запомнить? Я, например, всю жизнь мучилась с арифметикой, для меня три цифры подряд запомнить – мука, а здесь…
– А здесь даже четыре! – откровенно веселился Ахичевский. – Но я, видишь ли, не мучаюсь. Просто набираю год рождения своей супруги – и все.
– Нет, не уговаривайте, скучно, скучно и скучно! – отрезала Катерина и вышла из кабинета.
Ахичевский, посмеиваясь, отправился за ней.
В диванной комнате был накрыт ужин на двоих, горели свечи в бронзовых канделябрах, стояло шампанское в ведерке со льдом. Ахичевский взял в руки запотевшую бутылку, пустил пробку в потолок, Катерина тихо взвизгнула и засмеялась:
– Аня говорила, вы в гусарах служили?
– Точно так! – Ахичевский подал ей бокал, в котором вихрем вертелись пузырьки. – Ну – пьем за нашу встречу?
– За нас, – подтвердила Катерина, поднося бокал к губам. Валет предупредил, чтобы она не вздумала ничего пить, и шампанское, стоило Ахичевскому отвернуться на мгновение, тут же отправилось в кадку с фикусом. Возвращая пустой бокал на стол, Катерина загадочно улыбнулась: – А у меня для вас подарок, Петр Григорьевич. Может, это и неприлично – делать подарки мужчинам, но вы были так добры ко мне, что я позволила себе… Вот. Только не смейтесь надо мной.
Она извлекла из сумочки бутылку вина, и, взглянув на этикетку, Ахичевский не смог скрыть удивленного возгласа:
– Цимлянское шестьдесят пятого года?! Бог мой, где ты умудрилась найти его?
– Это мой секрет, – заявила Катерина, до последнего боявшаяся, что невзрачная бутылка с полустертой этикеткой не произведет на Ахичевского никакого впечатления. Но Валет, вручивший ее подружке два часа назад, уверил, что «понимающий человек», увидев такое, упадет в обморок от радости.
– Сам-то где взял? – подозрительно спросила Катерина.
– Маманя моя мастрячит у себя в слободке. С того и живет, а чего? К ней малинщики со всей Одессы за товаром ходят, и еще ни одного конфуза не было.
Наблюдая за Ахичевским, осторожно открывающим бутылку, Катерина отчаянно боялась, что «малинка» [3] будет обнаружена, но он, кажется, ничего не заметил и бережно разлил творчество Валетовой мамаши по бокалам.
– Этот бокал – за тебя, – негромко сказал Петр, становясь за спиной Катерины и откровенно, долго целуя ее худое плечо. – За то, что ты так нежданно появилась на моей дороге… И за все удовольствия этого появления.
Катерина улыбнулась, пригубила вино, удовлетворенно проследила за тем, как Ахичевский выпивает свой бокал до дна, и подумала про себя, что полдела уже сделано. Словно в подтверждение этих мыслей, за окном глухо заворчали раскаты первого грома.
– Будет гроза, – произнес Ахичевский, подходя к окну. – Все небо в тучах… Тебе придется остаться до утра!
– В самом деле? – улыбнулась Катерина, поднимаясь ему навстречу.
Ахичевский взял девушку за плечи, притянул к себе. В следующую минуту они уже целовались, и платье цвета «закат в Палермо» ползло с плеч Катерины, а сама она, запрокинув голову, томно постанывала и мысленно прикидывала, через какое время начнет действовать «малинка». Придется изменять Сереже или, даст бог, нет? Самой Катерине это было безразлично, но она беспокоилась, что опытный в постельных делах Валет все поймет и устроит совершенно ненужный скандал.