— Аня?.. — наконец осторожно произнес Газданов. — Я что-то не так сказал?
— Ты не так пошутил. Давай спать.
— Я ничуть не шутил! Ты хочешь выйти за меня замуж?
— Князь Газданов, вы пьяны.
— От чего, от этого твоего шампанского?!. — оскорбился он. — Я в здравом уме и твердой памяти!
— Простите, но я этого не вижу, — холодно возразила Анна, садясь на постели. — Александр Ильич, мне не пятнадцать лет, и я не юная прислуга из деревни, которую вы пытаетесь соблазнить. Я не нуждаюсь в подобных предложениях. И хочу напомнить, что мужчины в вашем возрасте и в положении такими вещами уже не забавляются.
Газданов вдруг взял ее за плечи, разворачивая к себе, и Анна умолкла прямо посреди своей грозной отповеди, встретившись взглядом с черными глазами сидящего перед ней мужчины.
— Сандро, — как можно спокойнее сказала она. — Ты должен понимать, что на проститутках нельзя жениться.
— Не смей говорить так, — так же спокойно, негромко отозвался он. — Я делаю предложение графине Грешневой…
— … с которой тебя не примут ни в одной светской гостиной, — с досадой закончила Анна. — Ты очень глупо себя ведешь. Надеюсь, это все-таки шампанское. Давай спать, мой друг, я очень устала.
— Я люблю тебя.
Тишина. Короткий вздох.
— И давно ли с тобой это несчастье?..
— Полгода, — не задумываясь, ответил он. — Я увидел тебя первый раз в театре, в ложе, на закрытии сезона. Я всего три дня как был в Москве, никого здесь не знал…
— И кто я, надо полагать, не знал тоже?
— Нет, но сразу же постарался выяснить, — не принял Газданов ее тона. — Мне рассказали, что… что это знаменитая графиня Грешнева…
— Да, и чем я знаменита, поведали, безусловно, тоже! И ты немедленно решил жениться! Сандро, ради бога, давай спать, ты пьян.
— Я никогда не бываю пьян! В роду князей Газдановых это не принято! — взорвался он, и Анна невольно отпрянула на другой край кровати, схватив подушку и загородившись ею. Подождав немного и осторожно выглянув из-за пухлого угла, она заметила, что Сандро улыбается: из темноты ярко белели зубы.
— Ну, разве можно выходить за тебя замуж? — упрекнула Анна. — Чуть что не по тебе — и заколешь кинжалом! Дикарь!
— Ты мне отказываешь?
— Разумеется…
— Из-за Анциферова?
— Что?.. — Тут Анна растерялась по-настоящему и довольно долго не могла ничего сказать, пристально глядя в лицо Газданова. Тот тоже не отводил глаз.
— Послушай… — наконец медленно, глядя через плечо Сандро на уползший в сторону окна лунный луч, заговорила Анна. — Я не знаю, кто и что рассказывал тебе обо мне… но обсуждать с тобой свою жизнь, как бы низко я ни пала, я ни в коем случае не стану. Ты здесь, в этой постели, поскольку захотел того сам… а для меня это средство к существованию. Это знаю я, это знаешь ты, это знает весь город. Но едва ли у тебя есть право допрашивать меня и делать предложения, достойные глупых мальчишек. Я не собираюсь выходить замуж, поскольку нахожу это весьма мало мне необходимым — уж если тебе нужен серьезный ответ на пошлый вопрос. Такие, как я, не становятся женами. Пора бы тебе к тридцати годам это знать. Если ты обижен — не обессудь, я не хотела ссоры. Если ты решишь прервать теперь наше знакомство — это твое право. Прости, я действительно очень хочу спать.
Газданов молчал. «Сейчас он уйдет», — подумала Анна, мысленно уже составляя оправдательную речь перед Максимом Модестовичем. Вот ведь дьявол, а как хорошо и быстро все началось, как она радовалась, что у нее получается как надо, как надеялась, что и закончится этот вынужденный роман так же быстро. И что теперь?!
— Видишь ли, я в самом деле наводил о тебе справки, — не спеша, словно не услышав ее слов, отозвался Газданов. — И весьма подробные, поскольку… у моего ведомства имеется такая возможность. Я знаю, в каком положении оказалась твоя семья много лет назад, знаю, каким образом отошли в мир иной родители. Знаю, что случилось с братом и сестрами. Знаю, в чьи руки ты попала после Смольного… Твой опекун Ахичевский был большим мерзавцем, не так ли? И его сынок, с которым я знаком, — также. И еще мне известно, что, хотя по Москве и ходят самые разнообразные сплетни, ни с кем, кроме… м-м… мужчин семьи Ахичевских, ты не была близка. С твоей стороны слишком самонадеянно считать себя продажной женщиной при таком… незначительном числе соискателей…
Анна упала вниз лицом в подушку. Сдавленно произнесла:
— Убирайтесь…
— Аня…
— Вон!!!
— По Москве долгое время ходили слухи об Анциферове, — помолчав, как ни в чем не бывало продолжил Газданов. — Но мне почему-то кажется, что они пустые. Я знаю Максима Модестовича, это очень умный и очень осторожный человек. Он не стал бы искать связи с такой женщиной, как ты.
— А ты, значит, ищешь? — Анна подняла голову, и из ее глаз на Газданова плеснуло ненавистью и отчаянием, столь сильными, что он отшатнулся. — Ты, стало быть, не боишься связи с такой женщиной? Браво, полковник, браво, поразительная смелость! Как это великолепно — «камелия» графиня Грешнева, которая до вас была в руках ВСЕГО ЛИШЬ у мужчин семьи Ахичевских! А вы не думали, полковник, с какой стати такая добропорядочная шлюха, как я, вдруг позволила вам нырнуть в ее альков?!
— Я думал об этом, — ровно ответил Газданов.
— Ах, вот как? Наверное, вы предположили, что я влюбилась с первого взгляда?! Что потеряла голову, сошла с ума?! В моем-то возрасте, с моим опытом!..
Газданов молчал. «Что я делаю, боже, что я делаю, что мелю…» — лихорадочно проносилось в голове Анны. Понимая, что разговор уже перешел все границы здравого смысла, что еще миг — и она, потеряв самообладание, выпалит в лицо этому человеку, что просто выполняет поручение Анциферова, что совершенно напрасно он вообразил себе ее влюбленность… К счастью, Газданов не произносил больше ни слова, и Анна колоссальным усилием воли смогла взять себя в руки.
— Господин полковник, прошу меня оставить, — прошептала она, отворачиваясь к стене. — Разговор этот бессмыслен, и наше с вами совместное пребывание также. Я повысила тон, о чем сожалею. Более нам видеться незачем.
Газданов встал. Анна повернулась лицом к стене и молча ждала, пока Сандро оденется. Когда же полковник вышел из комнаты, она уткнулась лицом в подушку. Слез не было.
На другой день Анна проснулась поздно, с больной головой, и почти весь день пролежала в постели, то тихо, без всхлипов, плача, то просто глядя в стену остановившимися глазами. Ближе к вечеру она с огромным трудом вытащила себя из постели, дошла до секретера и попыталась написать письмо Анциферову, излагая произошедшее минувшей ночью и прося освободить ее от неудавшегося задания. Три или четыре смятых листа бумаги были в сердцах брошены под стол, пока Анна не поняла, что написать что-то вразумительное ей не под силу. В чем она собралась признаваться Максиму Модестовичу? В том, что бездарно провалила его поручение? В том, что Газданов оказался прав и она — действительно никуда не годная куртизанка? В том, что она, как выяснилось, вовсе не является «уродом, лишенным всяких женских чувств»?! Осознав последнюю мысль, Анна бросилась на неубранную постель и разрыдалась так, что прибежала испуганная горничная.