— Как незаметно прошла ночь… Даша, ты можешь быть свободна. Сегодня ведь праздник, пойди куда-нибудь погулять, к родне. Я, вероятно, останусь на весь день дома.
— Вот благодарствую, барыня… — Горничная неожиданно замялась. — Да еще тут вот какая беспримерность явленная воплотилась, изволите видеть…
— Что случилось? — забеспокоилась Анна, зная, что выражаться высоким штилем ее Даша начинает лишь в минуты крайнего замешательства.
— Тут к вам посетитель просится… уж не знаю как и сказать…
— Говори как есть! — Анна вскочила. — И, пожалуйста, четко и ясно, без этих твоих вариаций!
— Да что ж вы так вскидываетесь, барыня! И когда это я себе варьяции дозволяла? Вот и говорю ясно: мальчонка к вам, незнакомый и куда какой замурзанный. Говорит — дело к самой графине, послан от сестрицы ее Катерины Николавны…
— Господи! Проси! Зови! Немедленно!
Дашу как ветром сдуло. Вместо нее вскоре появился босой подросток лет четырнадцати в надетом прямо на голое тело рваном сюртуке, который странно топорщился в районе груди, и в подвязанных веревкой штанах.
— Так что Христос воскрес, ваше сиятельство! — деловито объявил он, остановившись на пороге и с нескрываемым интересом рассматривая обстановку комнаты.
— Воистину воскрес… — Анна нетерпеливо подошла ближе, геройски стараясь не морщиться от ударившей в нос вони. — Ты от Кати? Что с ней?
— Фартовая просила вам передать, что они с Валетом оторвались с Москвы без послед-стви-ев. — Последнее слово мальчишка выговорил с удовольствием и явно гордясь собственной ученостью. — Двери можно прикрыть?
— Изволь…
Мальчишка аккуратно закрыл створки высоких дверей; мягко, как животное, ступая босыми ногами, подошел к столу, распахнул свой сюртук… И Анне сразу же стало ясно, отчего тот стоял колом: из-под замасленной полы на скатерть выскользнула знакомая папка коричневой кожи — слегка испачканная по нижнему краю чем-то темным.
— Что это? — машинально спросила Анна, потерев темные потеки пальцем.
— Известно что — кровянка! — хмыкнул мальчишка. — Да вы не извольте беспокоиться, фартовая цела, без дырочки-царапинки, — на то и фартовая… Ужасти, до чего бабе везет! Валета вот слегка зацепило, но и он на своих ногах с Москвы ушел. Велели вам кланяться и вот эту книжищу передать.
— Спасибо… — одними губами выговорила Анна, чувствуя, что бешено колотящееся сердце вот-вот выскочит из горла. — Постой, я заплачу тебе…
— Без надобности, фартовая заплатила. Здоровы будьте, ваше сиятельство. — И мальчишка, лениво развернувшись на черных пятках и зацепив плечом дверной косяк, вышел из комнаты.
Вбежавшая через минуту горничная увидела барыню плачущей навзрыд над какой-то толстенной книгой и тут же решила, что ни в какие гости она сегодня не пойдет, потому как всем известно, что господа обожают ныне безо всякой причины руки на себя накладывать…
Своим пасхальным отдыхом самоотверженная Даша пожертвовала напрасно: к вечеру Анна окончательно пришла в себя. Тщательно пересмотрев содержимое папки, она убедилась, что все бумаги целы и невредимы. Но вздыхать с облегчением было рано, поскольку папка находилась у Анциферова неделю. За это время он мог снять сколько угодно копий с этих документов или просто дать их прочесть нужным лицам. И тем не менее на губах Анны нет-нет да и появлялась счастливая улыбка.
Главное, самое главное то, что ее сумасшедшая сестренка со своим беглым каторжником уже далеко отсюда и в полной безопасности. Более того — никто, кажется, не знает, что ими совершено убийство Анциферова. Их даже не могут в этом заподозрить, поскольку никаких мотивов ни у Катерины, ни у Валета для того не имеется. «Слава богу, слава богу, слава богу…» — бесконечно, как молитву, шептала Анна. От этой волнами накатывающей на сердце радости какой-то пустяковой и никчемной стала мысль о собственной судьбе. Да, снова одна, снова без денег. И опять нужно ломать голову, как прожить, опять надо искать покровителя… Но это все житейская шелуха, а главное, самое главное — Катя жива и далеко отсюда. И — нет Анциферова! Второй раз в жизни Анна без всяких угрызений совести радовалась смерти человека. Первый был четыре года назад, когда все та же Катерина сожгла в запертом доме брата Сергея.
В сумерках, когда вся Москва пьяным-пьяна догуливала Пасху и с улицы доносились хмельные нестройные голоса, рев гармоник и бабьи взвизги, Анна сидела без огня и любовалась луной, которая снова всходила над крышами переулка золотой монетой, уже немного ущербной. Довольная Даша убирала со стола. Впервые за неделю ей удалось наконец как следует накормить барыню, и вся приготовленная «праздничная пишша» пошла впрок.
— Чаю изволите испить, барыня? У меня и куличи, и пироги, и пастила от Елисеева закуплена…
— Чуть позже… Даша, кажется, кто-то подъехал?
— Ваша правда. — Горничная, подбежав к окну, прислушалась. — Пойду открою. Принимать? Аль нет?
— Сначала доложи. — Анне не хотелось видеть никаких гостей.
— Слушаюсь. — Даша ушла.
Через некоторое время послышался короткий приглушенный разговор в передней, затем — Дашин возражающий голос, перебитый решительным мужским басом. Узнав его, Анна побледнела, поднялась с кресла, зачем-то неловко накинула на одно плечо шаль — и в комнату быстрыми шагами вошел полковник Газданов.
— Аня, Христос воскрес! — широко улыбаясь, произнес он, и Анна вдруг почувствовала, как незнакомо, больно у нее защемило сердце при виде этих черных глаз, жестких, ястребиных черт лица и высокой широкоплечей фигуры. — Я — прямо с корабля на бал! То есть с поезда к тебе! Прости, что без предупреждения, твоя Даша встала было в дверях, утверждает, что у тебя «непоколебимая ипохондрия», но я все равно прорвался! Потому что соскучился страшно! Что с тобой, отчего ты не принимаешь в такой день, ты больна? Аня! Почему ты плачешь? Я… настолько не вовремя?
— Прошу садиться, князь… Воистину воскрес… — Анна едва справлялась с дрожащими губами, отчаянно боясь лишь одного: грохнуться в обморок. — Вы… действительно несколько не вовремя…
— Аня! — Газданов и не подумал сесть, подойдя вплотную к Анне и внимательно, тревожно посмотрев в ее лицо. — Что случилось, я опять в чем-то провинился? Что это за «вы» снова между нами?! И как я мог тебя огорчить, если всего полчаса как в Москве?!
Анна, не отвечая, пристально смотрела в черные глаза стоящего перед ней мужчины. И решение пришло внезапно, ясное, спокойное, единственно правильное. Сразу же исчезла дрожь, растворилась подступающая к горлу дурнота. Глубоко вздохнув и удивившись про себя — как это она могла столько времени быть такой дурой, — Анна вытерла слезы, жестом пригласила Газданова подойти вместе с ней к столу и переставила свечу так, чтобы ее свет упал на кожаную папку. Газданов посмотрел на нее — и медленно перевел взгляд на Анну. Он не изменился в лице, лишь на мгновение ей показалось, что на жесткой, словно вылитой из меди скуле дрогнул желвак.