– Я ее не поволоку! – встрял Яшка. – У меня организм слабый и растущий, а тут полцентнера на горбу…
– Не на горбу, а на руках, – холодно поправил Шкипер. – Причем нежно, как родную мать, а то прямо здесь и закопаю.
Но я посмотрела в разноцветные Яшкины глаза и поняла, что он просто старается разрядить обстановку. На всякий случай я все же открыла рот:
– Ребята, я, может, сама как-нибудь…
– Заткнись! – сказали они хором.
К счастью, нам навстречу не попалось ни одного местного жителя. Со стороны картина, должно быть, выглядела впечатляюще. Впереди по размытой пустой дороге шла Маруська, подоткнув юбку выше коленей и утопая босыми ногами в грязи по щиколотку. За ней шел Шкипер со мной на руках, а позади медленно ехали два джипа, в которых сидели Яшка и Боцман.
– Девочка, как ты? – каждые пять шагов спрашивал Шкипер. Я была почти «никак» и уже сто раз пожалела о том, что не осталась в больнице. По крайней мере, там можно было долго и спокойно лежать. Довольно быстро Шкипер понял, что даже говорить «все в порядке» и «хорошо» мне трудно, и вопросы задавать перестал.
Через километр пути я впала в какую-то тяжелую полудрему. Перед глазами заплавали разноцветные круги, грудь болела адски, я чувствовала, что бинты намокают в крови, но не могла, как ни старалась, ни сказать об этом, ни даже открыть глаза. При этом я отчетливо слышала подбадривающие реплики Маруськи, негромкое тарахтенье моторов за спиной, сердитые вопли Боцмана, требующего, чтобы Шкипер передал меня ему. Как раз в момент этой передачи я и отключилась окончательно.
Я пришла в себя в полутьме Маруськиной бани. Было жарко и влажно, от каменки валил душистый мятный пар, на освещенном керосинкой низком потолке медленно перемещалась огромная Маруськина тень. Я лежала на спине на покрытом чистой простыней полке, снятые бинты окровавленной кучей валялись на полу, а Маруська в белой рубашке с распущенной косой стояла возле и, полуприкрыв глаза, нараспев читала знакомый мне заговор Сохи:
– Встану благословясь, пойду перекрестясь из избы в двери, из дверей в сени, из сеней в чисто поле… В чистом поле стоит адамантовый престол, на престоле Мать Честная Пресвятая Богородица держит острый булатный меч… Спаси-сохрани, Богородица, рабу божью Александру от болести, от горести, от лиховицы, от человека черного…
Ее монотонный голос звучал убаюкивающе, влажный полумрак давил на глаза, одуряюще пахло травами, и, не дождавшись конца заговора, я закрыла глаза и заснула.
Я провела у Маруськи месяц. Шкипер просидел там со мной около трех дней, а потом Маруська его все же выгнала, заявив, что от него тут все равно никакого толка. Это было правдой, и Шкипер уехал в Москву. Видимо, его присутствие меня сковывало, потому что сразу же после его отъезда мне резко стало легче. Через день я уже бродила по большому, заросшему травой двору, а через три дня – одна отправилась через лес к Перунову озеру.
Там все осталось таким же, как прежде. Так же стеной стояли болиголов и медуница, так же густо росли кусты орешника, закрывая небольшой бочаг от чужих глаз, так же темно поблескивала зеленая вода под замшелыми мостками. Я пришла на рассвете, замерзнув до зубовного стука, и вода озерца показалась мне теплой, как парное молоко. Поплавав в ней, я вышла и в чем мать родила уселась возле почерневшего столба Перуна. Бояться было нечего: никто, кроме меня с Маруськой, сюда прийти не мог, крутичевские бабки, знавшие о существовании древнего идола, уже давно не выползали со своих дворов, а никаких приезжих не было на тридцать верст в округе. Я прижалась лицом к мокрому от росы столбу, закрыла глаза, позвала свой шар, и он пришел. Времени я не замечала, и, когда открыла глаза, оказалось, что солнце уже стоит высоко над лесом, пронизывая насквозь воду озерка и прыгая горячими пятнами по траве вокруг меня. Я встала, потянулась, подумала, не искупаться ли перед обратной дорогой? Мельком взглянула на свою грудь – и увидела две небольшие, с горошину, вмятины на коже: между грудями и под левой. И все.
– …Детка, такого не бывает, – сказал Шкипер, когда мы сидели на пустом пляже Лидо.
Был вечер, багровое солнце садилось в спокойное, еще шевелящееся волнами море, нагревшийся за день песок остывал, вдоль побережья искрились огни отелей. Со стороны нашего ресторана доносился бешеный ритм «Румба да гитана», и голос Челы, усиленный микрофоном, перекрывал шум и гомон дискотеки. Шкипер держал в руках верх моего купальника, разглядывал то, что осталось от двух пулевых ранений, и я видела, что он по-настоящему сбит с толку.
– Своим глазам не веришь? – Я, покосившись на набережную, отобрала у него купальник. – А вспомни, как с Жиганом тогда было. Тоже за неделю все затянулось.
– М-да… – Шкипер потер кулаком лоб. – И чего вы с Маруськой денег не берете, а? Давно бы миллионершами стали обе.
– Нельзя, сто раз ведь говорила.
– А если попробовать?
– Нет, я боюсь.
Шкипер ничего не сказал и замолчал надолго, глядя на неуклонно опускающееся в море солнце. Я не трогала его, раздумывая, искупаться еще раз или не стоит, и вздрогнула от неожиданности, когда Шкипер вдруг поднялся и сказал:
– Пойдем домой, Санька. У меня дело к тебе.
– Господи, – испугалась я. – Мы разводимся все-таки?
– Пока нет, – без улыбки сказал он. – Другое кое-что.
То, что дело действительно серьезное, я поняла, когда Шкипер открыл передо мной дверь своего кабинета. Это была небольшая комната на втором этаже дома, куда я за все время жизни в Лидо заглядывала лишь раз-два. В отсутствие Шкипера она была заперта. Обычно они собирались там с ребятами обсуждать текущие дела, но даже Милке ни разу не удалось подслушать ни слова: говорили тихо. В кабинете стояли простой письменный стол, телефон, несколько стульев и впечатляющий своими размерами сейф.
– Запоминай комбинацию, – сказал Шкипер, зажигая свет и подводя меня к этому бронированному монстру. – Запоминай, детка, записывать не надо.
– Зачем, Шкипер? – робко спросила я. – У меня с цифрами плохо, забыть могу…
– Постарайся не забыть, в твоих интересах.
С третьего раза мне удалось самой открыть тяжелую дверцу. Внутри, к моему легкому разочарованию, не было ни пачек долларов, ни золотых слитков, ни бриллиантов. Нет, бриллианты все-таки были – мои. Но о том, что они здесь, я знала, и новостью для меня это не было. Шкипер показал мне на один из стульев, нырнул в сейф и вытащил стопку фотографий.
– Посмотри.
Я с любопытством взяла фотографии в руки и принялась одну за другой раскладывать по поверхности стола. Шкипер стоял у двери, и я спиной чувствовала его взгляд. Через несколько минут я потрясенно спросила:
– Это фотомонтаж?
– Нет.
– Но как же… Как у тебя это получилось?
Шкипер не ответил. Я на всякий случай взяла в руки одну из карточек и поднесла к глазам, словно могла таким образом выявить подделку. На фотографии был запечатлен край голубого бассейна, возле которого в низком пляжном кресле сидел один из известнейших людей России, которого регулярно показывали в теленовостях. За его спиной стояла, положив руку непосредственно ему на плавки, совершенно обнаженная девица. Рядом в таком же кресле сидел Шкипер, и еще одна девица пристроилась у него в ногах с коктейлем в руке. Шкипер и влиятельное лицо держали в руках полупустые бокалы и улыбались друг другу. Качество фотографии было таким, словно снимали с двух шагов. И никакого монтажа я не обнаружила.