– Ну и все тогда, кончили базар.
Я посмотрела на него в упор. И снова Шкипер словно прочел мои мысли. Чуть усмехнулся, поднялся, подошел, протянул руку к моей обнаженной груди и поочередно коснулся двух ямок: между грудями и под левой.
– Санька, я вот про это и в могиле помнить буду. И про все остальное тоже. Да тьфу мне на всех твоих негров, хоть с сенегальским стрелковым отрядом спи… Слушай, они правда лучше, чем белые? Жиган вот говорит…
– Все вы одинаковые, – проворчала я. – Уйди, мне одеться надо.
Он кивнул, поднялся и вышел из комнаты. Одевшись, я последовала за ним. И уже выходя из комнаты, вздрогнула от неожиданности, когда Шкипер, ожидавший за дверью, внезапно обнял меня и притянул к себе. Это было так привычно, так знакомо. Но мне, как никогда, хотелось вырваться и броситься прочь.
Он почувствовал. Отпустил меня, слегка усмехнулся и шагнул назад, пропуская меня вперед.
Вечером опять была луна. Желтая, огромная, уже чуть ущербная, она медным тазом зависла в ветвях гуявы, пестря пятнами двор. Я сидела во дворе на кривобоком стуле и, краем уха слушая перебранку соседей из-за забора, разговаривала по мобильному телефону с Милкой. Та, как обычно, жаловалась на все: на тяжесть работы в середине сезона, на то, что старшая дочь сошла с ума и бегает через забор на свидания к итальянским мальчишкам («только гаджен мне в семье не хватало, мало своих сволочей!»), на то, что у Челы страшный токсикоз и выступать она больше не может, на то, что Леший, вместо того чтобы работать, пропадает в таборе цыган, приехавших в Лидо на пяти трейлерах и уже неделю стоящих табором на окраине города…
– Ты-то как там? Все хорошо? Не зажарилась в ихнем пекле? Наших-то не встретила случайно? Марию, Мануэла своего? А что, мир тесный…
Я только усмехнулась. Пожелала Милке удачной ночи («Какой ночи, милая, здесь три часа дня!!!») и отключила телефон.
В доме было еще душно после дневной жары, и возвращаться туда мне не хотелось. Кухня, как и весь нижний этаж, была ярко освещена, но привычного пения Франселины не слышалось: она вместе с Лулу приготовила кучу еды и ушла к каким-то своим родственникам на другой конец города. На кухне сейчас крутилась, напевая самбу, Лу, а в большой нижней комнате двигались тени: вместе со Шкипером прилетели и ребята. Как обычно, ожидался большой покер, ждали Жигана, того, тоже как обычно, где-то носило.
Впервые мне не хотелось идти туда, в освещенную комнату. Не хотелось садиться в углу или у стены, не хотелось смотреть на то, как играет Шкипер, как безразличны его глаза, скрывающие великолепный блеф, как он, не меняясь в лице, открывает каре из королей или флэш-рояль. И даже вспоминать о Степаныче, как обычно в такие минуты, мне не хотелось. Я смотрела на насмешливое лицо луны в ветвях гуявы, пыталась накрыть ладонью ее серое пятно на своем колене и думала: скорее бы домой. Не в Италию, не в белый дом на побережье, весь звенящий от криков детей, – а в Крутичи, в темно-зеленую лесную глушь, в заросшую папоротниками чащу, к лесному озеру, которое сторожит потемневший от древности Перун. Если бы можно было прийти туда ранним-ранним утром и прижаться к нему ладонями, прильнуть всем телом, увидеть, почувствовать знакомый зеленый свет, разрастающийся из точки в сияющий шар… А потом – кинуться в холодную, непрогревшуюся воду, уйти в сумрачную глубину, вынырнуть в зарослях желтых кубышек, сесть на склонившийся над водой склизкий ствол дерева, отжать волосы… И забыть обо всем.
Короткое прикосновение заставило меня вздрогнуть. Я подняла голову и увидела стоящую передо мной Лу. Луна освещала ее лицо, показавшееся мне непривычно серьезным. В руках она держала две сумочки: свою, расшитую разноцветным бисером, и черную, кожаную, – мою.
– Лу, что ты? – изумленно спросила я. – Ты куда на ночь глядя?
– Идем, – коротко, без улыбки сказала она.
Я оглянулась на дом. Там гудели мужские голоса, что-то рассказывал, давясь от смеха, Яшка Жамкин, его перебивал поддразнивающий бас Боцмана.
– Куда идти? Они сейчас выпить захотят, кто подавать будет?
– Ненадолго. Идем.
– А Жиган пришел?
– Идем! – нетерпеливо крикнула Лулу, дергая меня за руку и увлекая за собой к приоткрытой калитке. Недоумевая, я последовала за ней. Мобильный телефон остался в моей руке.
Когда мы дошли до конца улицы, луна спряталась за крышу церкви, и стало темным-темно. Я уже несколько раз порывалась спросить Лу, в чем все-таки дело, но она лишь мотала головой и все быстрее тащила меня сквозь темноту прочь от дома. Мы миновали несколько кварталов, вышли на площадь Пелоуриньо, где во времена плантаторства стоял позорный столб, а позже – паслись табуны проституток. Сейчас площадь была пуста: я увидела это при свете вновь выглянувшей луны. Остановившись, я решительно выдернула ладонь из цепких, вспотевших пальцев.
– Лу, объясни, в конце концов…
И в это время со стороны дома раздался взрыв.
Сначала я не поняла, что это. Просто удивленно охнула, увидев ярко осветивший ночное небо белый, искрящийся столб. И тут же раздался такой грохот, что, казалось, раскалывается голова. Я зажмурилась, зажала уши. Тут же почувствовала, что рука Лулу сжала мое плечо.
– Лу, стой! Куда ты, дура?! Это же… Господи! Это же у нас!!!
– Не надо туда ходить, – спокойно, очень мягко сказала Лу, в упор глядя на меня своими ореховыми глазами.
Вновь вышедшая из облаков луна осветила ее странно серьезное лицо. Я с ужасом смотрела на нее, не чувствуя, что у меня стучат зубы. Господи… Шкипер… Боцман, Ибрагим, Грек, Яшка… Все!
Лу, не сводя с меня глаз, пробормотала на своем языке какую-то короткую молитву:
– Ошосси, Аше, – закончила она. – Идем.
– Куда я пойду?! – рванулась было я, но цепкие пальцы Лулу держали очень крепко. Удерживая меня, она сочувственно улыбалась и говорила на свом ломаном итальянском:
– Сандра, не надо туда ходить… Там уже все. Уже никому не помочь. Тебе нужно уезжать. Не надо плакать, надо торопиться.
Я вдруг поняла, что она права и торопиться действительно надо. Встала с невидимого в темноте тротуара, позволила Лу взять себя за руку и молча пошла за ней по бесконечным темным улицам. Меня колотило, как в лихорадке, зубы стучали так, что я не слышала собственных шагов, но глаза были сухими.
Подойдя к какому-то дому, сплошь скрытому деревьями, Лу захлопала в ладоши. Тут же осветилось окно, скрипнула дверь, кто-то тяжелыми шагами перешел двор и остановился у калитки. Лу застрекотала по-португальски. Черный мужчина молча слушал ее, затем протянул руку. Мулатка что-то положила в нее. Человек сразу ушел.
– Сандра, ты сейчас поедешь с Тоньо. Он отвезет тебя в Сан-Пауло, там садись на первый самолет и лети домой. Ты понимаешь меня?!
Я кивнула, давая понять, что понимаю. Дрожь моя прошла, вместо нее навалилось какое-то оцепенение. Я стояла, прислонившись к калитке, слушала встревоженный голос Лу: она, кажется, боялась, что я слушаю плохо, и повторила свои наставления несколько раз. Во дворе зажегся желтый фонарь, затарахтел мотор. Большая машина, похожая на джип, мягко выкатилась из-под ветвей деревьев на улицу. Тоньо махнул мне из кабины.