– Свят господи, ты кто?
– Я – Дато, – успокаивающе напомнил князь и, поблагодарив кивком открывшую перед ним дверь Агафью, внес Анютку в комнату мадам Данаи.
Когда Анютка открыла глаза, в окно светило низкое вечернее солнце. В первую минуту она даже не поняла, где находится, и долго с изумлением оглядывала низкий потолок, вытертые обои, увешанные вырезанными из журналов картинками, икону Троеручицы с погасшей лампадкой в углу и заткнутым за нее пучком сухой вербы, покрытый рыжей плюшевой скатертью стол и лампу под зеленым абажуром. В конце концов она догадалась, что находится в комнате тетки. Снизу, из залы, доносились звуки фортепьяно и звонкий смех: видимо, уже съехались гости. Анютка села в постели, потянулась – и вдруг увидела то, чего раньше в этой комнате не было и не могло быть. На столе стояла огромная тарелка с фруктами, букет белых лилий в высокой синей вазе Данаи Тихоновны с отбитым краем и коробка французского шоколада «Плезир». Ошеломленная Анютка прикинула, сколько все это может стоить. Выходило что-то уму непостижимое и явно недоступное Данае Тихоновне.
«У кого-то клиент богатый завелся, что ли?» – озадаченно подумала Анютка. Отщипнула от медовой виноградной грозди, съела целый апельсин, поцарапала ногтем огромное красное яблоко, но надкусывать этакую красоту пожалела и решила одеться.
На стуле лежало ее черное ресторанное платье с открытыми плечами. Увидев его, Анютка разом вспомнила последний вечер в ресторане, стреляющий жар в голове, расплывающиеся в глазах огни свечей, головокружительный вальс с молодым грузином в офицерской форме, а потом… Что же потом? Ах да… Мокрый верх пролетки, шуршание дождя, шинель, пахнущая табаком, тяжелая рука на плечах… С ума она, что ли, совсем сошла, что приказала везти ее сюда? Цыгане из Большого дома, должно быть, с ног сбились… Рассерженная Анютка вытащила из шкафа юбку и старую плюшевую кофту Данаи Тихоновны. Кинув взгляд на ходики, убедилась, что сейчас всего начало девятого и, стало быть, к выходу в ресторан она успеет. Если не выгонят, конечно, за такие карамболи…
В дверях залы Анютка остановилась как вкопанная. Гостей не было и в помине, но хохот в комнате стоял оглушительный. И было от чего. По выщербленному паркету, сотрясая всю залу, неслись в невообразимой мазурке высокая и массивная, как гвардеец, Маланья, ярославская крестьянка, и маленькая, чернявая, с огромным носом Рахиль. Маланья горделиво подбоченивалась и подкручивала воображаемые усы. Рахиль томно обмахивалась, за неимением веера, брошюрой о разведении комнатных собачек и поворачивала голову то вправо, то влево, стреляя на «кавалера» глазами из-под опущенных ресниц. Хохотали девицы, сидящие за круглым столом. Попугай по имени Соня хрипло орал из своей клетки: «Кур-р-рвы гулящие, ар-р-ртикул!!!» За роялем сидели и наяривали в четыре руки мазурку Даная Тихоновна с дымящейся папиросой во рту и… князь Давид Ираклиевич Дадешкелиани. Стоящую в дверях Анютку никто не замечал, и она молча с удивлением смотрела на Давида.
При дневном свете он казался еще моложе, чем тогда, в ресторане, и ударял по клавишам старенького, фальшивящего фортепьяно с таким воодушевлением, словно всю жизнь проработал тапером в публичном доме. Лихие усы ничуть не добавляли юноше князю солидности, его курчавая голова была совсем по-мальчишески взъерошена, снятая мундирная куртка свешивалась с валика дивана, а батистовая рубаха князя не скрывала великолепной формы торса и плеч. «Ах ты, Аполлончик кавказский… – с неожиданной нежностью подумала Анютка. – Что ж ты тут делаешь, дитятко?»
В это время Даная Тихоновна подняла голову и ласково пропела:
– А вот и наша девочка проснулась! Слава богу!
Фортепьяно смолкло. Маланья и Рахиль бросили галопировать по зале и с визгом помчались к Анютке обниматься. За ними налетели остальные девицы, целуя Анютку, спрашивая о самочувствии и наперебой рассказывая, как они все перепугались три дня назад, когда бесчувственную Анютку среди ночи на руках внес в дом «ихнее сиятельство».
– Три дня назад?! – поразилась Анютка.
– Три, три! И лежала совсем как мертвая! Доктор Мартинсон были, отец Пафнутий были, бабка Ульяна была – и все только глаза закатывают! Из Большого дома прибегали, беспокоятся, – без тебя, говорят, в ресторане совсем доход упал! А уж ихнее сиятельство как волновалися! Каждый божий день здесь дежурили!
«Сиятельство» при этих словах покраснел до ушей и стал совсем похож на мальчика. Анютка молча, изумленно глядела на него. Получив ощутимый тычок под ребра от тетки, икнула и торопливо сказала:
– Стоило так беспокоиться, Давид Ираклиевич… Мне, право, неловко даже.
Давид смущенно пожал широкими плечами, улыбнулся. Анютка, сама смущаясь отчего-то, поспешила взглянуть на часы, ахнула:
– Ой, боже праведный! В ресторане начинают через полчаса!
– Давай, Аннушка, я тебе одеться помогу, – быстро предложила Даная Тихоновна и, не дожидаясь согласия племянницы, споро зашагала к дверям залы. Анютке оставалось только последовать за ней. Уже в дверях ее догнал голос князя:
– Анна Николаевна, не волнуйтесь, я отвезу вас в ресторан!
– Ну, милая, поздравляю! Дождалась! – были первые слова Данаи Тихоновны, когда они с племянницей оказались одни в комнатке наверху.
– Вы про что это? – Анютка, шепотом ругаясь, натягивала на себя платье. – С крючками пособите…
– Вдохни и держись. – Даная Тихоновна зашла ей за спину. – Я про то, что такой арбуз на голову однова падает.
– Ка-кой арбуз?..
– Да вот этот князь тифлисский… Да не сверкай глазками на меня, дорогая, не испугаюсь! Он взаправду князь, я документы видала, у него паспорт дворянский…
– С маслом мне его паспорт есть? – огрызнулась Анютка. – Да полегче там, оторвете…
– Ничего, не впервой! – Даная Тихоновна сражалась с крючками, при этом не умолкая ни на миг. – Ты думаешь, девка, что коли ты Анна Снежная, так на тебя князья, как воши из блудного кобеля, сыпаться будут? Хватай, хватай и беги, покуда он в себя не пришел! Ты гляди, как по тебе страдает! Мы его всей артелью выставить не могли, сидит и сидит. И нас прямо замучил вопросами: «Как здоровье Анны Николаевны?» Цветы привез, фрукты, конфектов… Девок смешит, вон нынче видала, какой кадриль устроил? – у всех животики надорвались… Это тебе не ваш-степенства замоскворецкие!
– Отвяжитесь от меня, Христа ради! – зло сказала Анютка, вырываясь из рук тетки. – Ума вы лишились? У меня муж есть.
– Это который же? – ехидно спросила Даная Тихоновна. – Чтой-то не упомню! И как это ты на свадьбу тетку единственную не пригласила?
– А вы не изгаляйтесь! Цыгане не венчаются, да всю жизнь крепко живут!
– Я и вижу, как вы крепко живете, – с сердцем, уже без издевки сказала Даная Тихоновна. – Он без тебя по Ялтам да Одессам катается, а ты вычистки себе делаешь…
– Замолчите! – Анютка заплакала.
– Слезами, девка, горю не поможешь. – Даная Тихоновна села рядом с племянницей на постель, взяла ее за руку. Руку Анютка выдернула, но, когда тетка обняла ее за плечи, с отчаянным «ы-ы-ы-ы-ы!!!» уткнулась в обширную Данаину грудь. – Уходила б ты от него, от Гришки своего, вот что… – задумчиво сказала Даная. – Чего ради ты на нем виснешь, что ты от него видала, а? Пять лет об тебя ноги вытирал! В твои-то годы так себя не любить!