Кстати, этот поганец снова куда-то подевался. Шаталов обнаружил посреди гостиной продукты его жизнедеятельности и еще одну изодранную газету. Проверил занавески, поискал под диваном. Потом махнул рукой — проголодается, вылезет. Лайма за котенка переживала. Первый вопрос, который она задала, касался именно его:

— Как там Кларитин?

— Скучает. Тоскует. Ходит в коридор и воет на дверь.

— Ген, ну перестань выдумывать. Лучше скажи: ты его покормил?

— Положил вчера немного творогу на пол, — успокоил ее Шаталов.

Он не стал добавлять, что в творог сам же и наступил, и вообще неизвестно, сообразил ли кот, что возле холодильника лежит его ужин.

— Лайма, ты обещала, что не только перевезешь ко мне свои вещи, но и приедешь сама.

— Ну конечно, приеду! — уверенно ответила та. — Я, можно сказать, уже еду.

Шаталов вздохнул. Дома она снова заснет, не раздеваясь, и утром встанет с больной головой.

— Мы видимся слишком редко, — заметил он. — Я еще выхожу из дому, а ты уже сворачиваешь за угол.

— Но я работаю!

— И по долгу службы ходишь «налево». В любом случае мне эта твоя работа за левым углом не нравится. Ночные походы в ресторан…

— Мы тут проворачивали одно дельце, — призналась Лайма.

— Не думаю, что, если я начну проворачивать по ночам свои дела, тебе это понравится.

— Естес-с-ственно, — кивнула она, и тут в кармане Шаталова зазвонил телефон.

По мере того как он слушал, у него все сильнее вытягивалось лицо.

— Что случилось? — Лайма, как настоящая подруга жизни, страшно обеспокоилась.

— Меня вызывают на объект, — признался он. — Надо срочно выезжать. Я тебя даже подвезти не смогу.

— Ничего, ничего, — похлопала его по щеке Лайма. — Меня Корнеев отвезет. Раз уж тебя не будет, я поеду пока в свою квартирку — тут ближе.

— А как же Кларитин? — пристыдил ее Шаталов.

— Нам все равно не удастся полноценно пообщаться, — ответила Лайма напыщенно. — Завтра утром передашь ему от меня привет. Кстати, ты ведь еще не знаком с Корнеевым? Так познакомься. Корнеев — Шаталов. Евгений — Геннадий.

— Очень приятно, — сказал Корнеев таким тоном, как будто его заставили съесть в гостях дохлую ящерицу и поблагодарить хозяйку. — Я в самом деле отвезу ее домой.

— Тогда созвонимся — Шаталов наклонился и запечатлел на губах Лаймы собственнический поцелуй.

— Какой он! — восхитилась та ему вслед. — Мужчина, который летит на зов своей подруги, заслуживает восхищения.

— И поощрения, — пробормотал Корнеев себе под нос. — Как дрессированный дельфин.

Глава 5

Подняв с подушки тяжелую голову, Лайма быстренько рванула под холодный душ стряхивать с себя остатки сна. Готовя кофе, она подумала, что надо обязательно навестить в больнице незнакомую старушку, которую она вчера нашла возле мусорных баков. «Может, у нее у родных нет, — размышляла Лайма, все больше проникаясь участием к бедной бабушке, — и пенсия маленькая, и кошка любимая сдохла». На этой минорной ноте Лайма бросила недопитый кофе и побежала к машине — ехать в названную вчера очкастой докторшей больницу. «Вот будет фокус, — размышляла она по дороге, — если ее там не приняли или коек свободных не было и она сейчас где-то в другом месте. Я ведь даже фамилии не знаю. А у меня ее сумочка!»

Документов в сумочке не было, Лайма проверяла. Однако страхи оказались напрасными. Объяснив дежурной в окошечке, что она приехала узнать о состоянии здоровья старушки, которую доставили им вчера ночью от супермаркета неподалеку, она получила заверения, что сейчас все выяснится. Действительно, минут через десять дежурная подозвала присевшую в холле Лайму и спросила:

— Вы родственница?

— Нет, — замялась Лайма, — скорее знакомая. Это я вчера бабушку с рук на. руки врачам передала.

— А можно ваш паспорт? — попросила дежурная.

Лайма дала паспорт на имя Татьяны Прутник, все данные из которого дежурная тщательно переписала в толстый журнал и лишь затем произнесла торжественно:

— Значит, так. Состояние гражданки Барровской Елизаветы Игнатьевны средней тяжести, но стабильное. Пока она в реанимации.

— Почему в реанимации? — испугалась Лайма.

— Ну, что вы перепугались? Сами понимаете — очень пожилой человек. Но завтра, скорее всего, ее уже в палату переведут. Пока посещения не рекомендованы, но в ближайшие дни может наступить улучшение, и тогда — пожалуйста.

— Простите, как, вы сказали, ее фамилия? — переспросила озадаченная Лайма.

— Вы что, фамилии своей знакомой не знаете? — насторожилась дежурная.

— Да нет, — пробормотала Лайма. — Я же все больше по имени-отчеству — Елизавета…— тут она запнулась, боясь ошибиться, но затем радостно выдохнула: — …Игнатьевна. Да и знакомы мы так, не очень чтобы… Бывшая соседка по подъезду.

— А зачем тогда фамилия?

— Ну, как же, навещать надо будет, я же не могу вот так каждый раз с дежурными объясняться, — нашлась Лайма.

— Барровская, — сжалилась суровая дежурная. — Ее фамилия Бар-ров-ска-я, — повторила она по слогам.

* * *

Всю дорогу до штаб-квартиры Лайма на все лады повторяла звучную бабкину фамилию и никак не могла понять, чем же она ей не нравится, что в ней настораживает. Корнеев, не отрываясь от монитора, на котором мелькали, сменяя друг друга, разноцветные таблицы, предложил ей сходить на кухню и самой за собой поухаживать. Ну, может, заодно, если это не унизит ее авторитет руководителя, сварить и подчиненному чашечку кофе.

— Не сбивай меня с мысли, — сказала Лайма. — Дай-ка лучше бумагу и ручку, тогда получишь кофе.

Корнеев, по-прежнему глядя в компьютер, протянул ей стандартный белый лист и сувенирную шариковую ручку уже лет пять не существующего банка. Лайма повертела ее в руках, хмыкнула и отправилась кипятить воду.

На кухне нечистоплотный Корнеев устроил настоящий свинюшник. Лайма махнула рукой на его бесчинства, села на край загроможденного стола, рукой сдвинув грязную посуду к середине и освободив себе достаточно места, чтобы положить лист бумаги. На листе тут же проступили жирные пятна, но сейчас и это ей было все равно. Она начала медленно писать: Барровская, Бар-ров-ская, Барров-ская,Барровс-кая… Фамилия была, с одной стороны, богатая, благозвучная. С другой стороны, в ней чувствовалась некая искусственность. Польская? Нет, тяжеловата для изысканных поляков. Хотя, опять же — Брыльская… Вообще-то похожа на фамилии, которые в России переделывали иностранцам из итальянских, немецких, голландских. Барро… Барро? Дедушка был француз? Бельгиец, как Пуаро?