– Не уверены? – в голосе Алекса снова слышится тревога.
– Может, вы сами ее захлопнули?
– Да нет же!..
– Это точно?
– Абсолютно.
– Да, я вижу сама. В двери нет замка.
– Как что нет?
– Он есть, конечно, только его не видно. Скорее всего, кнопка приводит в движение какие-то механизмы внутри.
– Какая кнопка? – удивление Алекса вполне понятно и косвенно подтверждает его слова насчет потайной комнаты: «дверь в нее так и приглашала войти».
– Чтобы попасть сюда, нужно найти кнопку на задней панели шкафа и нажать на нее.
– Откуда вы знаете?
– Долго объяснять.
Меня так и подмывает проделать несколько манипуляций с кнопкой и дверью, чтобы понять принцип устройства замка, я уже готова заняться школьными опытами и останавливаюсь лишь в самый последний момент. Я пришла сюда совсем не для этого и вместо намеченных десяти минут торчу здесь много дольше. В любом другом случае я бы обязательно запаниковала, но нервозность и абсолютная потерянность бывшего Спасителя действуют на меня самым удивительным образом: еще никогда я не была так собрана и хладнокровна, как сейчас.
– Хорошо, объясните потом.
– Я просто хочу сказать, что эта дверь не может захлопнуться сама. И что ее нельзя запереть изнутри. Только и всего.
– Вы намекаете, что в квартире кто-то был?
– Не знаю.
– Или что кто-то зашел следом за мной?
– Не знаю.
– Кто-то очень тихий…
Алекс – взъерошенный, с мокрым от пота лицом, мокрыми от пота подмышками – понижает голос до шепота. И невидящим взглядом смотрит мимо меня, в изменчивый сумрак зала. Вместо того чтобы сузить пространство самой большой в квартире комнаты, темно-синяя мгла неожиданно расширила его. Теперь оно кажется необъятным – на его преодоление потребовалось бы несколько дневных переходов. Вопрос в том, наступит ли день вообще.
Где-то в глубине квартиры слышен стук падающих капель. Настолько резкий и четкий, что даже странно, почему его не было слышно раньше.
– Что это? – Алекс не кричит, не говорит и не шепчет, он просто раскрывает рот, выпуская оттуда пустые оболочки слов.
– Не знаю. Вода.
– Какая вода?
– Может быть, протекает кран?
– Какой кран? При чем здесь кран? О, боже! – причитает Алекс.
– Кто-то не до конца завернул его. Кто-то очень тихий. – От монотонного повторяющегося звука у меня по спине бегут мурашки, но даже сейчас я не могу отказать себе в удовольствии поддразнить Алекса.
– По-моему, нужно выбираться отсюда.
– Хорошо бы. Но сначала я кое-что здесь соберу.
– О чем вы. Сашa?
– Вам непонятно? Я хочу снять фотографии с доски, прихватить папки. Возможно, найдется еще что-нибудь интересное.
– Зачем вам это?
– А вас не смутила галерея мертвецов?
– Смутила… Я скажу вам больше… Многие из этих, как вы выразились, м-мм..мертвецов в разное время покупали у меня картины.
Все начинает проясняться и без сравнительного анализа материалов Фрэнки и бумаг, вывешенных в потайной комнате. Алекс и Мерседес, Мерседес и Алекс – один втюхивал доверчивым клиентам всякую лабуду, а другая благополучно их отстреливала. Две стороны одной медали. Я почти уверена, что именно Мерседес насылала пули на жалких, погрязших в роскоши людишек, как древние боги насылали беды и несчастья на снедаемый гордыней род человеческий… Что ж, Мерседес – из того же пантеона великих древних богов, не стоит об этом забывать. Мерседес, Мерседес – невидимая, недостижимая, огромная, как скала, еще более прекрасная, чем когда-либо, – ослепляет меня, заставляя содрогаться от близости темной бездны ее души. Она собирала ритуальные предметы самых различных культов смерти? Какая чушь, она сама была ритуальным предметом, сама была культом! Алекс Гринблат, теоретизирующий на темы небытия, жалкий пигмей Алекс Гринблат – он мог не знать об этой стороне жизни Мерседес, кто станет посвящать в свои леденящие тайны пигмея?.. Я готова поверить тому, что Алекс был не в курсе, да нет же, еще ничему я не верила с такой готовностью! Странно лишь, что все его бывшие покупатели дохли как мухи и их гибель счастливо прошла мимо Алекса. И всплыла только теперь. Чего стоил один mr. Тилле, глава крупного европейского концерна! Жизнь таких людей еще может протекать в тени, но их смерть всегда становится достоянием гласности. Алекс не читает газет, не смотрит телевизор?.. Вместо того чтобы думать об этом, я думаю о том, что (пусть и недолгое время) была по-настоящему увлечена им. Спаситель мира может изменить мою жизнь? наполнить ее новым смыслом? Ха-ха!..
Возня с кнопками отняла бы слишком много времени – и потому я просто срываю фотографии и газетные вырезки, одну за другой. С доской покончено теперь остались папки в поддонах, а о компьютере и сейфе можно забыть. Винчестер слишком тяжел, а сейф и вовсе неподъемен. Конечно, можно было бы напрячь Алекса: даже такой, абсолютно деморализованный, он много сильнее меня, но… С некоторых пор я смотрю на господина теоретика как на пустое место.
Папок слишком много, и в один несчастный рюкзак они не влезут. И у меня нет времени решать, какую из них взять, а какую оставить. Алекса действительно заперли.
Заперли.
Ясно, как божий день.
Его запер тот, кто был хорошо знаком с механизмом двери в потайную комнату и знал о нем много больше, чем успела узнать я. Сначала комната, а потом квартира: тот, кто запер Алекса, запер затем и квартиру. С куском жвачки на двери. С моей меткой. Он знал о ней или предполагал, что она может там находиться. Или… или следил за мной. И заперев Алекса и покинув квартиру, вернул жвачку на место, чтобы… Чтобы я ничего не заподозрила. И вошла.
Кто-то очень тихий… очень хитрый… очень опасный. И не исключено, что он стоит сейчас за входной дверью…
О, черт!
Я стараюсь держать себя в руках, но все равно срываюсь на крик.
– Принесите какой-нибудь рюкзак, Алекс! А лучше два. Их там полно! И пошевеливайтесь, у нас нет времени! Нужно убираться отсюда и побыстрее!..
Чтобы заглушить страх, я снова углубляюсь в папки, бессмысленно верчу их в руках, складываю одну на другую, где же проклятые рюкзаки?
– Алекс, вы заснули?!
Алекс, до сих пор с энтузиазмом откликавшийся на любое мое движение, на любое, брошенное вскользь слово, молчит. Проклятый идиот!
Мексиканский негодяй, как сказали бы мои питерские друзья.
Я наконец-то отрываюсь от папок и оборачиваюсь к двери. Алекс стоит в проеме, облокотившись на косяк и скрестив руки на груди. Он сосредоточен и даже слегка надменен, от недавней растерянности не осталось и следа.