– Их тоже не любят, но терпят из соображений политкорректности. Как и всех остальных.
Тема, которую Доминик не затрагивал в наших вечерних разговорах на террасе, но иногда ее поднимала Фатима. И Джума, брат Фатимы, – если сумма, которую я платила за покупки в его лавке, превышала пятьдесят дирхам. Справедливости ради, это случалось довольно редко, но когда пятьдесят дирхам заплачены, Джуму не остановить. Как будто эти деньги – не что иное, как плата за входной билет на выставку его политических убеждений. И религиозных убеждений. И человеческих. В отличие от сестры, Джума нисколько не рвется в Европу, он искренне не понимает, почему западная модель мироустройства считается лучшей, считается единственно верной. Будь Джума рыбаком подобно Хакиму или Хасану, такие мысли даже не возникли бы в его голове. Но Джума – торговец и к тому же несколько лет был любовником одной экзальтированной бельгийки, приехавшей в Марокко в поисках острых ощущений. Отголоски споров с бельгийкой слышны до сих пор, хотя она, получив свою порцию адреналина, благополучно убралась обратно: из бедного королевства в королевство процветающее. Должно быть, бельгийка оказалась не очень хорошим пропагандистом: нелюбовь Джумы к Западу слишком очевидна. К двуличному Западу, к кичливому Западу, к зажравшемуся Западу. К дряхлеющему Западу, к высокомерному Западу, к Западу, погрязшему во вранье. К Западу, доставшему всех мнимой веротерпимостью. К Западу, постоянно и назойливо извиняющемуся за свое благополучие. К Западу, не способному отказаться от плазменных телевизоров, платных парковок и тряпок от Calvin Gain. К Западу, раздающему подачки. К Западу, разбрасывающему в бесплодных пустынях гуманитарные тюки с просроченными продуктами и одноразовой посудой. К Западу, время от времени записывающему песни в знак поддержки голодающих в Азии и Африке – эти песни никто и никогда не услышит, в Азии и Африке – уж точно. К Западу, готовому расстаться с некоторой (совсем не астрономической) суммой, только бы его покой не был потревожен. Напрасные старания, рано или поздно Запад падет. Под натиском тех, кого он не сумел ассимилировать, кого он не сумел переварить. С желудком у Запада – большая беда, слишком он изнежен. Слишком жалки его мускулы. Слишком рыхл живот – пояс шахида на нем не удержать. Фатима не так кровожадна, как ее брат, она все еще не теряет надежды перебраться в Голландию, не особо отличающуюся от Бельгии и от благословенной Франции. К тому же она куда как умнее своего братца, странное слово «политкорректность» не заставляет ее стыдливо прикрывать рукавом лицо. Совсем напротив – политкорректность отличная основа под макияж, несколько чрезмерный, как и все на Востоке. Но и Фатима считает, что Западу нужно перестать играть в вялые настольные игры типа «монополии» и викторину «угадай, кто твой друг?» – и всерьез начать качать брюшной пресс. Глубинному интересу к прайс-листам с бытовой и компьютерной техникой и увлечению арабскими гаданиями такие мысли не мешают.
Не знаю, с кем я солидарна больше – с нигилистом Джумой или с рассудительной Фатимой.
Похоже, что с Джумой.
– …Значит, вам не слишком-то здесь нравится, Слободан?
– Скажем, вернуться на родину я бы не хотел.
– Где же вы познакомились с Алексом?
– В Сараеве. В то время, когда американцы бомбили Белград. Тогда мне было пятнадцать.
Еще одна полузабытая война, сколько лет прошло с тех пор, как американцы бомбили Белград? Пять, шесть? Теперь не вспомнить точно, я и не должна помнить. Я русская, в худшем случае – испанка, живущая в Нюрнберге; будучи русской, я всецело поддерживала сербов (боснийские сербы не исключение). А кого бы я поддержала, будучи испанкой? Я была бы против войны вообще, ковровые бомбардировки не по мне, но и этнические чистки ничем не оправдаешь. Так сколько же прошло лет? Пять, шесть? Любовь, которая случилась со мной много позже, напрочь выбила из башки какие бы то ни было войны, что уж говорить о войне, не касавшейся впрямую ни меня, ни моих близких. То же или почти то могло произойти и с испанкой Мерседес. Но почему он так пристально смотрит на меня, этот Слободан? Мерседес имела отношение к бомбардировке Белграда?..
– Вы говорите – в Сараеве?
– Да. Алекс готовил к вывозу оттуда работы моего старшего брата. Художника.
– Кажется, я припоминаю эту историю. – Если бы не взгляд Слободана, я не стала бы распространяться на тему Сараева. Но и молчать невозможно.
– Кончилась она печально. Картины пропали. А потом пропал и брат.
– Сочувствую.
– Вы должны были знать его…
Впервые с начала разговора мы пересекаем черту, за которой солнечный парижский день слегка тускнеет; с замиранием сердца я жду, что Слободан произнесет всю фразу целиком: «Вы должны были знать его, если вы Мерседес».
– Вы должны были знать его. Душан Вукотич.
– Сколько лет прошло? Пять, шесть?
– Не важно. Я не верю в то, что он мертв. Во всяком случае, никто не доказал мне обратного.
– А что говорит Алекс?
– Алекс не любит вспоминать о неудачах, вы же знаете Алекса. Даже странно, что он взял меня в команду. Ведь я живое напоминание о той его неудаче.
– Значит, вы сильно его удивили.
Глаза Слободана смягчаются – я снова вижу в них морские звезды, раковины и жемчужины. И осколки бутылочного стекла, превратившегося в смальту.
– Возможно. Удивил.
– Интересно, чем?
– Я хороший снайпер. Выбиваю дырку в монете с расстояния в сто шагов.
– Впечатляет.
– Я разбираюсь в сигнализации любой степени сложности.
– Потрясающе.
– Я могу запомнить до семидесяти комбинаций пятизначных чисел.
– С одного прочтения?
– Да. Что скажете?
– Вы уникум.
– Алексу это не нужно.
Конечно, не нужно. Зачем знаменитому галеристу дырка в монете, выбитая с расстояния в сто шагов? Зачем крупному теоретику современного искусства семьдесят комбинаций пятизначных цифр? Вот если бы речь шла о комбинациях шестизначных цифр – дело другое, гребаное современное искусство (то, которым приторговывает Алекс) прочно зависло в шестизначном ценовом коридоре. Я не сомневаюсь в этом ни секунды.
– С чего вы взяли, что ему это не нужно?
– Я занимаюсь всякой ерундой. Оформляю выставки, оформляю таможенные декларации, заказываю авиабилеты, как последняя секретутка…
– Разве это не соответствует профилю фирмы «Арт Нова-Поларис»?
– Это может делать любой. Но даже сигнализация и охранные системы проходят мимо меня. Хотя я неоднократно предлагал Алексу свои услуги…
Зачем Алексу Гринблату услуги по установке сигнализации? Не такая уж я дура, чтобы не сообразить – зачем. Возможный ответ лежит на поверхности: за товаром, стоимость которого исчисляется в пятизначных, шестизначных (а то и семизначных) цифрах, нужен глаз да глаз.