– Да я уже пришел, Свет… – возник рядом с ними широкоплечий верзила-парень, протянул Диле жесткую ладонь. – Здрасте, родственница. Будем знакомы. Меня Николаем Прозоровым зовут. Нашлась, слава богу, значит? А у нас через неделю свадьба!
– А я знаю! Мне тетя Зина говорила! – радостно подтвердила Диля, торопливо смахивая со щеки счастливую слезу.
– Ага. Мы ее прижали хорошенько, тещу-то. Когда ребята к нам приехали да про тебя начали спрашивать, она и раскололась, что тебе от ворот поворот сделала. Ну, мы тогда все сели в машину да поехали в город – тебя искать…
– Ага… А где искать – и не знаем! – весело подхватил Гриша. – Сидим, голову ломаем… И вдруг – звонок! Ирина Григорьевна сообщает, что пришла к ней соседка и говорит, что таджик какой-то звонил и что ты якобы в милиции, здесь, в Октябрьском отделении…
– …Это я звонил, точик, – покивал Илхом улыбаясь. – Помнишь, как ты телефон на нашей «стене плача» осенью писала?
– Помню…
– А тетя Таня – такая хорошая женщина! И поговорила со мной хорошо, и за тебя испугалась… Потом сама перезвонила, телефон этих ребят дала. Мы с Зебе сразу к ним поехали.
– Динк, мы всех своих знакомых на уши поставили, чтоб тебя немедленно выпустили отсюда! – снова затрясла ее за плечи Лара. – Все старые связи ментовские с Гришкой переворошили, я утром и в миграционную службу сгоняла… Теперь зато знаю, какие надо на тебя правильные бумаги оформлять! Ты знаешь, что мы с Гришкой придумали? Мы тебе вид на жительство сделаем! И у себя пропишем! Там Машка, между прочим, без Алишера уже голодовку объявила… А бумаги я оформлю так, будто ты моя сестра!
– Лар, погоди… Я же сестра! – обиженно оборвала ее Света. – Я тоже могу ей оформить этот…
вид на жительство! У нас в деревне, между прочим, хорошие дома пустуют, задаром можно взять… И школа есть, и амбулатория! В общем, все для нормального жительства есть! – И, обращаясь уже к Диле и скорчив смешную жалобную рожицу, добавила просительно: – Поедем лучше к нам, Дилечка, сестренка… Мы ж родня с тобой, кровная…
– Я ж тебе говорил, точик, что родственники обрадуются! – тихо прокомментировал Светину просьбу Илхом, похлопав по плечу плачущую Зебе. – И друзья у тебя тоже хорошие. Так переживали за тебя! Мы все за тебя переживали, сдружились даже… Все вместе…
Это «все вместе», тихо произнесенное Илхомом, совсем доконало ее. Горячие слезы кинулись в глаза, в голову, в трясущиеся лихорадкой губы, и разом прошло по телу полное изнеможение, такое сильное, что подогнулись ноги в коленках, и пришлось даже опуститься на корточки, вцепиться в Алишера объятием. Хоть и маленькая, но все ж опора. Как оказалось, она и в счастье ей необходима.
– Мам, ты чего… – тихо произнес мальчишка, пытаясь обхватить ее плечи руками. – Все же хорошо, мам…
Да, конечно же все будет теперь хорошо. И поплакать сейчас под музыку льющихся на нее сверху голосов – тоже хорошо. Какая это чудная, красивая музыка! Властные нотки Лариного голоса смешались со Светиной окающей деревенской скороговоркой, с тихими причитаниями Зебе, с радостными восклицаниями Илхома, Гриши и Кольки Прозорова, и звучит эта смесь таджикского с русским настоящей музыкой, единым и звонким, ласкающим слух многоголосьем…
Она улыбнулась, вздохнула, подняла кверху горячие, еще влажные от слез глаза. И вдруг увиделось – на секунду всего, но увиделось же! – вместо шести склонившихся над ней лиц вы плыло и улыбнулось ей другое лицо – единое, единственное, большое, обыкновенное, человеческое. И не было на нем никакого особого выражения. Было просто – ЛИЦО.