Не успел Борис спуститься, как к нему подлетел какой-то скользкий тип и промурлыкал на ухо:
– Могу предложить четыре вагона английской тушенки! Очень, очень дешево! Сказочно дешево! Прямо с военного склада!
В ту же минуту счастливого обладателя тушенки оттер рыхлый желтолицый коротышка и хрипло прокаркал:
– Не верьте, не верьте! У него и тушенки-то этой нет, у него одни накладные. Вам нужна тушенка на бумаге? Вот я вам могу предложить транспорт настоящего сенегальского индиго! – Увидев недовольство в глазах Бориса, коротышка мгновенно перестроился: – Впрочем, если вас интересуют только накладные, я вам этого тоже сколько угодно достану… на накладных тоже можно сделать очень хорошие деньги…
Борис с трудом вырвался из цепких лап коммерсантов и, пробившись к худому смуглому официанту, негромко его спросил:
– Где я могу найти Исмаил-бея?
Официант шарахнулся так, будто перед ним вдруг из шляпной коробки вылезла гремучая змея. Борис пожал плечами и стал оглядываться в поисках менее нервного информатора. Официант, опомнившись и испугавшись, что Борис продолжит свои расспросы, осторожно взял его за плечо, прижал палец к губам и указал на дремавшего в углу с кальяном старого турка. И хоть все это начинало Борису сильно не нравиться, он подошел к старику и, наклонившись, повторил свой вопрос. Турок поднял к нему изрезанное морщинами смуглое лицо и открыл глаза. Борис отшатнулся от неожиданности: глаза старика были закрыты бельмами, он был совершенно слеп. Рука турка приняла красноречивое положение, и Борис вложил в нее лиру. Ощупав бумажку и одобрив ее, турок щелкнул пальцами. Рядом с ним в стене открылась маленькая дверка, оттуда высунулась огромная волосатая лапа и втащила Бориса в темный коридор. Там его куда-то волокли, куда-то толкали и наконец втолкнули в маленькую полутемную комнату.
Если кофейня показалась Борису преддверием ада, то здесь был уже сам ад. Более разбойничьих физиономий ему еще не приходилось встречать, хоть он сталкивался и с красными, и с зелеными, и с черноморскими пиратами. Тусклый свет коптилки, освещавший комнату, вырывал из темноты то чей-то черный, беззубо усмехающийся рот, то глаз, закрытый грязной повязкой, то провалившийся от дурной болезни нос.
К ногам Бориса подкатился пузатый рыжий карлик с непомерно большими руками и отвратительно писклявым голоском спросил:
– Ну, золотой-серебряный, это ты хотел увидеть Исмаил-бея?
– Уж не ты ли это будешь? – насмешливо ответил Борис вопросом на вопрос.
Ему было очень неуютно. Эти дьяволы могут зарезать просто так, к примеру, понравятся им его английские ботинки. Комната между тем затряслась от дружного хриплого хохота.
– Черевичка – Исмаил-бей! – раздавались отдельные голоса. – Ну, уморил!
– Да, я – Исмаил-бей! – надменно пропищал карлик и встал в горделивую позу, высоко задрав уродливый дегенеративный подбородок.
Но долго так не простоял, потому что сам залился отвратительным визгливым хохотом.
– Ладно попусту языком трепать, – раздался в глубине темного помещения глухой повелительный голос, – заприте этого в подвале, Исмаил-бей придет – разберется. Черевичка, проводи гостя.
Рыжий карлик выкатил белки глаз, издевательски хихикнул и чувствительно ткнул Бориса узким ножом под ребро:
– А ну, золотой-серебряный, пошел вперед!
Борис двинулся по очередному темному коридору. Коридор изгибался самым непредсказуемым образом, темнота была несусветная, Борис то и дело спотыкался и утратил уже всякое представление о том, куда его ведут. Если бы не злобные окрики топочущего сзади карлика да не постоянные покалывания ножа, он давно бы остановился. Наконец они оказались в тесной пустой каморке, слабо освещенной масляным светильником. Всю обстановку каморки составляла грубая деревянная скамья. Карлик указал на скамью:
– Сиди, жди Исмаила. Он придет, с тобой разберется. Если ты зря его побеспокоил… – Черевичка закатил глаза и выразительно провел рукой по горлу.
Борис сел на скамью, привалился спиной к холодной сырой стене и закрыл глаза. Карлик выскользнул из комнаты, закрыв за собой дверь. Лязгнули запоры.
Усталость взяла свое, и, несмотря на неудобства и волнения, Борис задремал. Ему снился огромный восточный базар, полный самого фантастического сброда: вокруг сновали индусы в белых чалмах, негры, цыгане, махновцы, красный командир в папахе с саблей… Какой-то смуглый человек в костюме опереточного пирата схватил Бориса за рукав и проникновенно зашептал:
– Не хотите приобрести пароход натуральных восточных одалисок? Или четыре вагона отрезанных человеческих голов? Или не изволите проснуться? Нашел время спать!
– Нашел время спать! – повторил мужской голос.
Борис понял, что с ним разговаривают наяву, и проснулся. Рядом с ним стоял лощеный щеголь в шляпе канотье, лайковых перчатках и белых гетрах. Тоненькие – в ниточку – черные усики над плотно сжатыми узкими губами довершали портрет.
– Ты хотел видеть Исмаил-бея? – спросил щеголь.
Борис сделал вид, что ничего не соображает со сна. Он очумело глядел на человека, склонившегося над ним, а сам внимательно его рассматривал. С виду – совершенно опереточный тип, амплуа неудачливых злодеев, таким обычно в финале герой-любовник дает пинка в зад под хохот зрителей, но глаза были явно не из оперетты. Глаза у Исмаил-бея были как две бритвы.
По его угрожающему виду было ясно, что если он сочтет причину, по которой Борис добивался с ним встречи, недостаточно серьезной, за жизнь Ордынцева никто не даст и ломаного гроша.
– Я прибыл из Крыма, – по возможности спокойно начал Борис. – Там, в Феодосии, я сидел в тюрьме. Попал туда совершенно случайно, по пустому в общем-то делу. И там я встретил одного человека по фамилии Махарадзе.
Произнеся эту фамилию, Борис кинул быстрый взгляд на Исмаил-бея, но ни один мускул не дрогнул в лице его собеседника.
– Его взяли по нехорошему делу. В гостинице, где он ночевал, случилось убийство. И подозрение пало на него, потому что номера того человека и Махарадзе находились рядом.
– Что за человек был убит?
– Подробности я не знаю, какой-то коммерсант из Киева, – продолжал врать Борис.
Ему показалось, что при последних словах Исмаил-бей ослабил напряжение плотно сжатых губ.
– Делом занималась уголовная полиция, – продолжал Борис, – но Махарадзе почему-то очень боялся, что его переведут в контрразведку.
– Он объяснил почему? – отрывисто спросил Исмаил-бей.
– Нет, меня такие вещи не интересуют, – невозмутимо ответил Борис. – Он сказал только, что у него при себе ничего нет.
Услышав такое, Исмаил огляделся, как будто здесь, в крошечной каморке, мог быть кто-то, кроме них двоих. Затем он открыл дверь и убедился, что за ней тоже никто не подслушивает. После этого он подошел к Борису ближе и дал понять, что заинтересован разговором.