Фотограф встал и пытался обойти дерущихся, но не тут-то было: один из них споткнулся и навалился на Акопяна всем своим весом. Акопян обругал матроса свиньей, но в следующую секунду почувствовал, как в бок ему вонзается что-то твердое и холодное. Он хотел было закричать, но вдруг навалилась такая бесконечная слабость и тоска, что сил на крик не осталось. Акопян с удивлением понял, что умирает. Он перевел мутнеющий безразличный взгляд на полноватого господина в полосатом пиджаке за соседним столиком и увидел, что на того тоже навалился подвыпивший матрос, и последним мерцанием сознания понял, что оба они сейчас расплачиваются за легкие турецкие деньги.
Когда минуту спустя кто-то из посетителей кофейни понял, что двое господ за соседними столиками явно не в порядке, подвыпивших матросов в обозримом пространстве никто не видел.
Аркадий Петрович Горецкий внимательно выслушал сообщение и отметил две фамилии в своем списке: Акопян и Бокелидзе.
– Ну-с, Борис Андреевич, настало время подводить итоги. – Аркадий Петрович поднял повыше бокал с молодым вином, которое искрилось в свете лампы.
Они сидели все в той же маленькой уютной комнатке Марфы Ипатьевны, куда Борис впервые попал полтора месяца назад, истекающий кровью и преследуемый контрразведкой. Только что они съели прощальный ужин, и теперь на столе остались фрукты, орехи и вино нового урожая.
– История с пропавшим списком закончена. Турецких агентов выловили почти всех, не скоро еще турки смогут создать в Крыму такую прочную сеть. Относительно истории с бриллиантами: Вольский, как вы знаете, сидит в контрразведке и рассказывает все, что знает, в основном про татар, но среди татар удалось арестовать только мелких людей, большой пользы это не принесло. Керим скрылся, его дядю застрелили во время побега. [19]
– А баронесса? – полюбопытствовал Борис.
– Баронесса пропала, как в воду канула, думаю, она давно уже в безопасном месте.
Борис не сдержал улыбки.
– Напрасно вы так легкомысленно настроены, – рассердился Горецкий, – эта дама, называющая себя баронессой Штраум, может быть очень опасна.
– Все равно хорошо, что красивая женщина не попала в вашу контрразведку. Знаю я ваши методы.
– М-да, ну тут мы с вами расходимся во мнениях, так что оставим этот разговор. Борис Андреевич, сообщаю вам, что про сестру вашу Варвару Андреевну не удалось ничего выяснить, из Одессы тоже пришел отрицательный ответ. Опять я возвращаюсь к нашей давнишней беседе. Завтра я уезжаю в ставку, в Екатеринодар, миссия моя здесь закончена. Я приглашаю вас ехать со мной.
Борис внимательно посмотрел на Горецкого и спросил:
– Аркадий Петрович, скажите мне, если можете: кто же вы на самом деле? По уровню связей, по масштабу решаемых вами задач, по вашей независимости и свободе в принятии решений вы не похожи на подполковника контрразведки. Если не можете ответить – так и скажите, я не обижусь…
– Отчего же, – Горецкий, по своему обыкновению, снял пенсне, приобретя римскую медальную чеканность черт и некоторую даже жесткость, – я скажу вам, Борис Андреевич, надеясь на ваше молчание. Я состою при военном отделе Особого совещания, возглавляемом Александром Сергеевичем Лукомским. Мне действительно приходится зачастую решать вопросы чрезвычайной важности и большого масштаба. Сейчас я нахожусь в Феодосии потому, что здесь возникла в этом необходимость, здесь из мелких деталей сложилась крупная игра, пересеклись интересы нескольких держав. Вам выпала судьба оказаться одним из участников этой игры, а в любой игре везение – момент крайне важный. Ваше же везение просто удивительно. Борис Андреевич, я не случайно говорю с вами об этом. Вы нравитесь мне, у вас много сильных качеств, а работа поможет развить их еще больше и слабые ваши стороны также превратит в сильные. Я еще раз предлагаю вам работать со мной.
– Мне трудно решиться, – вздохнул Борис.
– Я расскажу вам, голубчик, одну недавнюю историю. В Москве и Петрограде около года назад большевики объявили обязательную регистрацию всех офицеров. Не явившиеся на регистрацию были объявлены вне закона, явившихся арестовывали. И вот, Борис Андреевич, только в Москве на эту регистрацию явилось больше пятидесяти тысяч человек! Это равняется общей численности Добровольческой армии! Они пришли в Алексеевское военное училище в Лефортове, как бараны на бойню, и стояли там в ожидании регистрации и последующего ареста. Что с ними сделали впоследствии большевики, я могу только догадываться. Человек, рассказавший мне об этой регистрации, посмотрел со стороны на трусливую толпу, развернулся и отправился на юг, в добровольцы. Но все эти люди, которые не могли ни на что решиться и вместо того, чтобы с оружием в руках спасать Россию, послушно пошли на заклание, заслужили все, что приготовили им большевики, – тюрьму, каторгу, расстрел. Нерешительность – та же трусость. Вы можете принести пользу Родине, значит, вы должны решиться.
– Я совсем не об этом. Я решил, что пойду в Добровольческую армию солдатом. Не хочу ничьей опеки и зависимости от кого-то.
– Борис Андреевич, каждый должен быть на своем месте. Если артиллерист вместо того, чтобы стрелять из орудия, захочет махать шашкой, он принесет меньше пользы, чем природный казак. За этот месяц вы принесли больше пользы, чем иной батальон на фронте, уж поверьте мне. Кроме того, служба со мной даст вам некоторую свободу перемещений, которую вы сможете использовать для поисков сестры.
– Пожалуй, вы правы, – ответил Борис.
Он закурил папиросу и подошел к раскрытому окну, из которого тянуло свежестью – в сентябре ночи в Крыму прохладные.